Литературно-исторические заметки юного техника

Ptiburdukov.RU
сегодня6декабря2024

Наверх

17 февраля 1867 года (157 лет назад) родился П.П. Шмидт



Пётр Петрович Шмидт, руководитель мятежа на крейсере "Очаков", известный как лейтенант Шмидт, - родился 17 февраля (5 февраля по старому стилю) 1867 года в Одессе.


Петр Петрович Шмидт

Лейтенант П.П. Шмидт

Со школьной скамьи всем нам знаком портрет знаменитого «очаковского» Шмидта. Худое аристократическое лицо с пронзительным взглядом. На плечи накинута чёрная флотская пелерина с пряжками в виде оскаливших морду львов. Он благороден и несчастен, одинок и жертвенен - непонятый современниками, заранее обреченный на смерть флотский офицер-демократ.

Невольно на память просится эпизод из замечательного советского фильма «Доживём до понедельника», в котором учитель Мельников (В.Тихонов), упрекая учеников в их невежестве, поёт целую оду лейтенанту Шмидту, называя его «большой умницей», «русским интеллигентом» и едва ли не совестью нации. Увы! «Честный» учитель истории, как и несколько поколений советский людей, пал жертвой истинного исторического мифотворчества…

Как справедливо заметил сценарист этого фильма Г.Полонский, первые и весьма серьёзные сомнения относительно личности лейтенанта Шмидта стали появляться у советских граждан сразу после прочтения знаменитого романа Ильфа и Петрова «Золотой телёнок». Здесь весьма фривольно описываются похождения «детей лейтенанта Шмидта». Этим авторским ходом, так или иначе, бросалась тень и на самого лейтенанта - романтика первой революции, почти её идола.

Первая журнальная публикация «Золотого телёнка» датируется 1931 годом. В 1933 году, несмотря на сопротивление чиновников от литературы, роман вышел в СССР отдельной книгой. А теперь представьте, что значило публично, со страниц центральных журналов бросить тень на героя революции? В те годы и более невинные высказывания карались очень жёстко. Никому бы не пришло в голову сочинять подобные истории, например, о «детях» Баумана, Щорса, Чапаева или других погибших героев. Только И.Ильфу и Е.Петрову все их фривольности о легендарном Шмидте сошли с рук. Почему?

Как мы знаем из воспоминаний Е.Петрова и других его современников, публикации «Золотого телёнка» в СССР во многом помог М.Горький. И впоследствии, вплоть до конца 1940-х годов, в любимых народом произведениях Ильфа и Петрова не усматривалось ничего криминального.

Произошло это потому, что поколение первых революционеров, в том числе Сталин и Горький, знали правду о мятежном лейтенанте. Знало её и более старшее поколение ещё досоветских людей. Вплоть до февраля 1917 года фигура П.П. Шмидта рассматривалась современниками, скорее, в трагикомическом, чем в героическом ракурсе. Этому способствовали как известные обществу подробности о жизни лейтенанта Шмидта - женитьба на проститутке, душевная болезнь, скандалы, неоднократные увольнения со службы, - так и освещение прессой событий очаковского восстания и поведения его экс-предводителя на суде.

«Романтизация» подвигов мятежного лейтенанта началась при Керенском. Большинство офицеров российского императорского флота февральских событий 1917 года не приняло. После бессудных расправ над офицерами в Кронштадте, Гельсингфорсе, Риге и других приморских городах, Временное правительство всерьёз озаботилось делом революционной пропаганды и прославления героев революции 1905 года. Заслуги Шмидта перед революцией были отмечены офицерским георгиевским крестом. На месте его расстрела на острове Березань решили поставить памятник.

При Советах традиция пропагандистского мифотворчества была успешно продолжена, и П.П. Шмидт тоже «попал в обойму» наиболее почитаемых идолов. Его имя постоянно ставилось в пример всем бывшим офицерам, «военспецам», перешедшим на службу большевистскому правительству.

Между тем, это был человек, проживший короткую, но очень драматическую жизнь, полную глубоких противоречий.

Сын адмирала Шмидта

Пётр Шмидт родился 5 (17) февраля 1867 года в семье весьма уважаемого и заслуженного ветерана первой Севастопольской обороны. И по отцу и по матери он был из обрусевших немцев.

контр-адмирал Пётр Петрович Шмидт

Контр-адмирал Пётр Петрович Шмидт

Отец — контр-адмирал Пётр Петрович Шмидт (1828-1882). Вместе со старшим братом Владимиром Петровичем он участвовал в обороне Севастополя и получил там не одно ранение, а впоследствии стал начальником порта в Бердянске. Небезынтересен и тот факт, что мать «красного лейтенанта» Шмидта Е. Я. фон Вагнер (1835-1877) познакомилась со своим будущим мужем там же, в осаждённом Севастополе, куда прибыла с другими сёстрами милосердия из Киева. Она работала в госпитале под руководством великого Н. Пирогова.

Карьера старшего из братьев, Владимира Петровича Шмидта (1827-1909), сложилась ещё более успешно: он был младшим флагманом у знаменитого адмирала Г. Бутакова, командовал Тихоокеанской эскадрой, вошёл в состав адмиралтейств-совета, стал полным адмиралом и кавалером всех бывших в то время в России орденов, а потом и сенатором. Всю жизнь братья Шмидты сохраняли близкие родственные отношения, были очень привязаны друг к другу. Поэтому Владимир Петрович, который к тому же являлся и крёстным отцом Петра Шмидта-младшего, относился к племяннику, как к родному сыну, а после смерти брата никогда не оставлял его истинно отеческим вниманием и заботой.

Надо ли говорить, что будущему лейтенанту Шмидту буквально на роду было написано стать флотским офицером? Для мальчика из семейства Шмидтов ни отец, ни дядя не мыслили никакой другой судьбы. Мать будущего лейтенанта умерла довольно рано, отец женился во второй раз, в семье появились другие дети. В сентябре 1880 года тринадцатилетний Пётр Шмидт бросает обучение в Бердянской мужской гимназии и поступает в младший приготовительный класс Морского училища в Санкт-Петербурге.

Согласно общей реформе военно-учебных заведений, Морской корпус – кузница кадров военно-морского флота России - 2 июня 1867 года был переименован в Морское училище. Училище получило новый Устав, согласно которому было отнесено к разряду высших учебных заведений. Его успешные выпускники автоматически становились элитой российского военного флота - получая чин мичмана, они направлялись на лучшие корабли Балтийской и Черноморской эскадры.

Адмирал Владимир Петрович Шмидт

Адмирал Владимир Петрович Шмидт

Во всех известных биографиях Шмидта говорилось, что молодой человек будто бы отличался большими способностями в учёбе, отлично пел, музицировал и рисовал. Но наряду с этими прекрасными качествами преподаватели и соученики не раз замечали его повышенную нервозность и возбудимость. В фондах Центрального военно-морского музея имеются воспоминания однокашников Шмидта, написанные в 1920-е годы. Бывшие сотоварищи, несмотря на всю шумиху, поднятую вокруг «красного лейтенанта», писали о нём весьма нелицеприятные вещи. Из-за неумения или нежелания строить отношения с другими людьми у Шмидта практически не было друзей. Никто из бывших соучеников по училищу впоследствии не поддерживал с ним ни знакомства, ни дружбы. Шмидт неоднократно подозревался в воровстве мелких денег из висящих в гардеробе шинелей. Сокурсники уже тогда именовали будущего революционера «психом»: у него периодически происходили необъяснимые истерики и психические срывы. Любой другой юноша на его месте был бы моментально отчислен из элитного учебного заведения. Только заступничество дяди – героя Севастопольской обороны и влиятельного военачальника – привело к тому, что молодой человек, неспособный по состоянию здоровья к морской службе, в 1886 году был выпущен из училища 53-им(!) по списку, с присвоением звания мичмана.

В том же 1887 году мичман П.П.Шмидт приступил к исполнению служебных обязанностей в учебно-стрелковой команде 8-ого флотского экипажа (Балтийский флот).

Как мы видим, благодаря протекции родственника, Пётр Шмидт в самом начале жизни занял не своё место. И впоследствии его поведение во многом определялось тем, что теперь принято называть «синдромом золотой молодёжи». Ощущение собственной безнаказанности, уверенность в том, что высокопоставленный дядюшка поможет выпутаться из любой, даже самой неразрешимой жизненной ситуации сыграли в судьбе будущего революционера по истине роковую роль.

Мичман Шмидт

Вскоре после выпуска из училища мичман Шмидт крупно всех удивил, женившись на Домникии Гавриловне Павловой – профессиональной уличной проститутке, имевшей вместо паспорта «жёлтый билет».

Впрочем, тогда было модно среди либерального студенчества и интеллигенции, сойдясь с «падшей» женщиной, пытаться её «спасти». В своей небезызвестной повести «Яма» А. Куприн посвятил немало страниц этой теме.

Однако в случае со Шмидтом пикантность ситуации заключалась как раз в том, что «спаситель» состоял на службе в военно-морском флоте, где даже такая вещь, как женитьба не могла обойтись без строгой регламентации, одобрения или неодобрения вышестоящего начальства. В брак офицеры флота могли вступать только по разрешению начальства, но не ранее достижения 23-летнего возраста. В возрасте от 23 до 25 лет — только при наличии недвижимого имущества, приносящего в год не менее 250 рублей чистого дохода. Кроме того, командование в обязательном порядке рассматривало «пристойность» заключаемого брака. Офицер флота не имел права жениться не на дворянке, а если женился, то о дальнейшем его продвижении по службе не могло быть и речи.

Стоит ли говорить о реакции родни, сослуживцев и просто знакомых Шмидта на его дерзкую выходку? Этот брак, по мнению некоторых биографов, буквально убил контр-адмирала П.П. Шмидта-старшего. Он проклял сына, разорвал с ним все отношения и сам вскоре после этого умер.

Даже революционные мифотворцы, замалчивая подробности скандальной женитьбы очаковского героя, непременно отмечали, что «семейная жизнь у Шмидта не сложилась», и во всём винили супругу лейтенанта. Домникия Гавриловна Павлова через год после свадьбы родила сына, которого назвали Евгением, а потом фактически вернулась к прежним занятиям. Сын Шмидта Евгений вспоминал: «Мать моя была настолько ужасна, что приходится поражаться нечеловеческому терпению и, воистину, ангельской доброте моего отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее каторжное ярмо семейного ада».

Для оригинала-мичмана реальной выглядела перспектива увольнения со службы с позорной формулировкой «за поступки, противоречащие офицерской чести». Но никакой реакции со стороны командования флотом не последовало. От него даже не потребовали официальных объяснений, ибо за мичманом Шмидтом могучим утёсом высилась фигура его дядюшки, Владимира Петровича Шмидта, старшего флагмана Балтийского флота.

Дядя озаботился тем, чтобы замять скандал и в июле 1888 года перевёл любимого племянника в Черноморский флот. Но и здесь мичман крупно начудил. Явившись на приём к командующему флотом адмиралу Кулагину, Шмидт закатил в его кабинете настоящую истерику – «находясь в крайне возбужденном состоянии, говорил самые несуразные вещи». Прямиком из штаба мичман был препровождён в морской госпиталь, где его продержали две недели, а при выписке врачи настоятельно советовали Петру Петровичу показаться хорошим психиатрам.

В послужном списке П. П. Шмидта значится:

«5.12.1888 г. Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 432 уволен в отпуск, по болезни, внутри Империи и за границу, на 6 месяцев.»

Дважды уволенный

После продолжительного курса лечения сердобольный Владимир Петрович отправил племянника в Тихоокеанскую эскадру, под крыло к своему ученику и преемнику контр-адмиралу Г.П.Чухнину. Дядя наивно полагал, что суровая служба на Дальнем Востоке изменит характер молодого мичмана, превратив его в настоящего флотского офицера. И вновь ошибся.

За время службы на Тихом океане Шмидт сменил практически все корабли эскадры и на каждом из них его обязательно изгоняли из кают-компании. В своё время историки объясняли это исключительно демократическими взглядами Шмидта и дворянской реакционностью всего остального флотского офицерства. Но поверить в это совершенно невозможно. В 90-е годы XIX века на российском флоте (и в частности в Тихоокеанской эскадре) было немало очень порядочных, образованных, прогрессивно настроенных офицеров. В молодости некоторые из них принимали участие в народовольческом движении и придерживались весьма либеральных взглядов, что впоследствии вовсе не помешало им быть весьма уважаемыми людьми на флоте, успешно командовать различными кораблями, а затем геройски погибнуть в Цусимском сражении. Шмидт не сошёлся ни с одним из них, а его амбициозность, частые психические припадки, непредсказуемое поведение становились лишь причинами новых скандалов, «заминать» которые приходилось его покровителю Г.П.Чухнину и высокопоставленному дядюшке.

Вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин

Вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин

Вверенный заботам Чухнина, П.П. Шмидт в буквальном смысле сыграл роль «злого гения» в судьбе несчастного адмирала. Создав массу проблем своему покровителю ещё при жизни, мятежный лейтенант стал косвенной причиной трагического финала Чухнина, а также и всех посмертных проклятий в его адрес.

Весной 1889 года Шмидт проходил курс лечения в московской клинике для нервных и душевнобольных доктора Савей-Могилевича. Болезнь его выражалась в неожиданных приступах раздражительности, переходящей в ярость, за чем следовала истерика с судорогами и катанием по полу. Зрелище это было настолько жуткое, что маленький сын Евгений, ставший свидетелем внезапного приступа отца, так испугался, что остался заикой на всю жизнь.

24 июня 1889 года Высочайшим приказом по Морскому ведомству № 467 мичман П.П. Шмидт был уволен от службы по болезни, лейтенантом (по закону офицеры выходили в отставку с присвоением следующего чина).

С 1889 по 1892 год П.П. Шмидт с женой и сыном проживал в Бердянске, Таганроге, Одессе, уезжал в Париж, где поступил в школу воздухоплавания Эжена Годара. Под именем Леона Аэра он пытался освоить полёты на воздушном шаре и зарабатывать деньги «воздушным туризмом». Но избранное предприятие успеха не имело, семья отставного лейтенанта бедствовала. По одной из версий, в одном из показательных полётов аэростат Шмидта потерпел аварию, корзина ударилась о землю, а сам лейтенант получил травму, результатом которой стала болезнь почек. Полёты пришлось прекратить, а шар, вместе со всем оборудованием, продать.

27 марта 1892 года Шмидт обращается с прошением на высочайшее имя «о зачислении на военно-морскую службу». Ему пошли навстречу, зачислили с прежним чином мичмана, в 18-й флотский экипаж вахтенным офицером на строившийся крейсер 1 ранга «Рюрик».

В 1894 году Шмидт вновь отправляется на Дальний Восток – в Сибирский флотский экипаж, к старому знакомцу - адмиралу Чухнину.

Уже в декабре 1895 года, не без протекции Г.П. Чухнина, он был произведён в лейтенанты, и вновь начал свои странствия по судам Сибирской флотилии. Ни на одном корабле лейтенант Шмидт не задержался более чем на несколько месяцев.

В 1894-95 годы Шмидт – вахтенный начальник миноносца «Янчихе», затем - крейсера «Адмирал Корнилов», штабной офицер на портовом судне «Силач», на транспорте «Ермак». В 1896 году - начальник брандвахты канонерской лодки «Горностай», вахтенный начальник и командир роты канонерской лодки «Бобр». Во время заграничного плавания 1896—1897 года со Шмидтом вновь случился очередной скандал.

В городе Нагасаки, где «Бобр» имел один из своих стационаров, семья Шмидтов снимала квартиру у богатого японца. Как-то супруга Шмидта серьёзно повздорила с квартирным хозяином по вопросу условий найма квартиры. Японец не остался в долгу у бывшей жрицы любви, наговорив ей дерзостей. Доминикия Гавриловна нажаловалась мужу. Тот потребовал от японца извинений, а когда последний отказался их приносить, отправился в русское консульство в Нагасаки и, добившись аудиенции у консула В. Я. Костылева, потребовал уже от него принятия немедленных мер для наказания японца. Костылев сказал Шмидту, что по закону он может лишь направить все материалы дела в японский суд для принятия решения. Тогда Шмидт устроил в консульстве скандал, начал кричать, что велит матросам изловить японца и выпороть его, или сам убьёт его на улице из револьвера. Очевидно, вся эта бытовая история закончилась очередным нервным припадком. Шмидт был списан с судна «Бобр» и отправлен в Нагасакский береговой лазарет «для лечения от болезни неврастении».

В марте 1897 года – отозван во Владивосток, где исполнял должность старшего штабного офицера на ледоколе «Надёжный».

В августе того же года у Шмидта возник острый конфликт с командующим эскадрой Тихого океана и Владивостокского порта адмиралом Г.П.Чухниным. Главная причина этого конфликта советскими историками упоминалась как-то невнятно и вскользь: дескать, лейтенант Шмидт уже тогда отказался исполнять распоряжение «царского сатрапа» Чухнина о подавлении забастовки докеров в порту Владивостока. За это бывший покровитель приказал его арестовать, а потом провести медицинское освидетельствование и уволить в запас по состоянию здоровья.

По другой версии, причиной конфликта адмирала и лейтенанта послужил весьма бессвязный рапорт П. Шмидта на его непосредственного начальника – командира ЛД «Надёжный» Н.Ф.Юрьева, которого лейтенант обвинял в связях то ли с браконьерами, то ли с японскими шпионами. Очевидно, будучи в состоянии нервного припадка, Шмидт позволил себе некие противодисциплинарные поступки в отношении командира судна, за что был помещён под арест на три недели. Реакцией на рапорт Шмидта стал приказ контр-адмирала Г. Чухнина от 28.10.1897 года: «…Вследствие рапорта лейтенанта Шмидта предлагаю главному доктору Владивостокского госпиталя В.Н.Попову назначить комиссию из врачей и при депутате от Экипажа освидетельствовать здоровье лейтенанта Шмидта… Акт комиссии предоставить мне».

Скорее всего, в этом деле лейтенант Шмидт выступал как поборник справедливости, искренне переживая за честь державы и русского флота, но командующему портом Чухнину не нужен был громкий скандал. Гораздо выгоднее было списать всё на состояние здоровья офицера-правдолюбца, отправив его в отставку.

24.09.1898 года приказом по Морскому ведомству за № 204 лейтенант Шмидт был вторично уволен от службы в запас, но уже с правом службы в коммерческом флоте.

После своей второй отставки Пётр Петрович вновь обратился к помощи дяди. По его рекомендации Шмидт устроился в «Добровольческий флот», став помощником капитана торгового парохода «Кострома», а оттуда в 1900 году ушёл в «Общество пароходства и торговли». В период с 1901 по 1904 годы отставной лейтенант служит капитаном торговых судов: «Игорь», «Святой Николай», «Полезный», «Диана».

Жена оставалась с ним, но семья фактически развалилась: за Домникией волочился шлейф скандальных слухов, а Пётр Петрович, спасаясь от них, дома почти не бывал, большую часть года проводил в плаваниях и безвылазно жил в капитанской каюте на «Диане». В коммерческих рейсах его часто сопровождал сын Евгений.

Мимо Цусимы

Возможно, на данном этапе жизнь Шмидта как-то успокоилась: он был капитаном корабля, всё время проводил в море, занимался любимой работой, воспитывал сына. Но в 1904 году началась Русско-японская война. С самого начала боевых действий на Дальнем Востоке флотский офицерский корпус нёс большие потери. Их необходимо было срочно восполнять, и поэтому врачебная комиссия сочла возможным призыв не совсем здорового человека – офицера запаса Шмидта - в военный флот.

В третий раз вернувшегося на флот Шмидта, которому тогда было уже под сорок лет, восстановили в чине лейтенанта и отправили на Балтику. Его назначили старшим офицером угольного транспорта «Иртыш», готовившегося к переходу на тихоокеанский театр военных действий в составе эскадры Рожественского. Должность «судового дракона» была совсем не для Петра Петровича. В обязанности старшего офицера военного корабля входит поддержание строгой дисциплины, а лейтенант не желал «подтягивать гайки»: у себя на «Диане» он запросто покуривал с матросами, читал им книжки, а они его фамильярно звали «Петро».

«Иртыш» был направлен по сокращённому пути через Суэцкий канал и Красное море. В Суэце Шмидт внезапно для всех списывается с корабля. Отечественные историки невнятно говорят о некой болезни, якобы поразившей офицера, рвавшегося на поле брани. По состоянию своего здоровья Шмидт не мог долго пребывать в тропических широтах. Раньше, служа на «Диане», мог, а теперь вдруг нет. К тому же эскадра должна была находиться в южных широтах весьма непродолжительное время, так как имела целью поход на Владивосток.

Шмидт среди офицеров

Шмидт среди офицеров "Иртыша" (сидит, третий слева)

Другая версия списания Шмидта гласит, что он не нашёл общего языка с капитаном и другими офицерами «Иртыша». Старший офицер-либерал разлагал дисциплину на судне, и капитан мечтал избавиться от этого чудака, свалившегося ему на голову перед дальним океанским походом. Масла в огонь подлила авария во время выхода «Иртыша» в море: случилась она во время вахты Шмидта, и хотя его действия в сложной обстановке фактически спасли корабль, согласно старинной флотской традиции, «крайним» сделали вахтенного офицера. По рапорту капитана командующий эскадрой посадил лейтенанта под арест, а на стоянке в Порт-Саиде, у входа в Суэцкий канал, недоброжелатели списали лейтенанта Шмидта «по болезни».

Однако офицер того же транспорта «Иртыш» Гаральд Граф в своих воспоминаниях трактует факт внезапного бегства Шмидта с судна несколько по-иному: «...Я узнал, что командир получил приказание из Главного Морского штаба списать старшего офицера, кажется, по его же ходатайству, как офицера запаса, перешедшего известный возраст. Это распоряжение только случайно нас не застало в Либаве, и потому Шмидт совершил переход в Саид...»

Не верить Г. Графу никаких оснований нет. Бывший мичман «Иртыша» пишет о Шмидте достаточно объективно и даже с некоторой симпатией. Эту версию подтверждают и воспоминания начальника штаба Либавской крепости Ф.П. Рерберга, повествующие о публичном скандале, учинённом Шмидтом в Либаве. На балу, организованном обществом Красного Креста, Шмидт ввязался в беспричинную драку с одним из гостей, намеренно разбил стулом стекло и очень рассчитывал попасть под арест, чтобы не следовать с эскадрой на Дальний Восток. Почему же лейтенант-романтик, по его собственному признанию презиравший смерть и мечтавший послужить народу, столь упорно не хотел продвигаться навстречу возможному подвигу?

Исследователь В.Шигин в своём очерке «Неизвестный лейтенант Шмидт» объясняет поведение нашего героя исключительно его связями с некоей гипотетической организацией заговорщиков, стоявшей во главе революционных событий в Одессе и Севастополе летом-осенью 1905 года. Эта организация (комитет), по мнению Шигина, строила планы отторжения от России некоторых южных областей и создания на их территории экономически суверенного еврейского государства, со столицей в Одессе. А лейтенант Шмидт должен был, как флотский офицер возглавить мятеж на «Потёмкине», повести за собой флот и обеспечить «техническую сторону» победы. Комитет якобы запретил Шмидту покидать территорию России, и он сделал всё, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, т.е. провести лето 1905 года не на Тихом океане, а на Чёрном море.

Тенденция объяснять все несчастья России еврейскими заговорами и происками неких закулисных сил сегодня вновь входит в моду, активно внедряясь в общественное сознание с телеэкранов и страниц околонаучных публикаций. Но в случае со Шмидтом она не выдерживает никакой критики. Приглашать на ключевую роль предводителя восстания психически больного человека, к тому же совершенно некудышного офицера, трижды уволенного со службы – весьма странный шаг для предприимчивых авантюристов…

Скорее всего, списываясь с судна по возрасту, Шмидт просто пошёл на поводу у своих подсознательных страхов. Вполне возможно, что капитану торгового судна «Диана» нравилась его мирная жизнь. Погибать за Россию в далёком Тихом океане, как погибла вместе с транспортом «Иртыш» почти вся его команда, Шмидт не хотел. К тому времени один из младших сводных братьев Петра Петровича уже погиб на броненосце «Петропавловск» вместе с вице-адмиралом С. Макаровым, а второй, тяжело раненный в штыковых атаках, находился в японском плену. В случае гибели отца сын лейтенанта Евгений остался бы без присмотра.

Возможно, что дядя-адмирал вновь приложил свою руку к делу спасения третьего, любимого племянника. Вовсе освободить Шмидта от военной службы в период войны было не под силу даже всемогущему родственнику. Однако по его просьбе лейтенанту нашли безопасное местечко на Черноморском флоте, во главе которого теперь стоял всё тот же адмирал Г.П. Чухнин.

Казнокрад

Весной 1905 года П.П.Шмидт был назначен командовать отрядом из двух миноносцев, базировавшихся в Измаиле. Но уже летом 1905 года из кассы отряда исчезли казённые деньги – 2,5 тысячи рублей. Лейтенант Шмидт не придумал ничего умнее, как удариться в бега. Через некоторое время его задержали, началось следствие.

Судя по сохранившимся материалам, Пётр Петрович, как всякий неопытный в таких делах человек, неловко врал и оправдывался. Сначала он говорил, что потерял деньги, когда катался на велосипеде по Измаилу, потом выдвигал версию ограбления в поезде, далее - придумывал небылицы о якобы попавшей в беду сестре и необходимости своей срочной поездки в Керчь и т.д. и т.п. В конце концов лейтенанту пришлось сознаться в растрате и дезертирстве: прихватив казённые деньги, Шмидт отправился не в Керчь, а в Киев, где в пух и прах проигрался на бегах.

Зинаида (Ида) Ризберг

Зинаида (Ида) Ризберг
фото с сайта RG.RU

Кстати, именно во время этой поездки он впервые встретился со своим последним «романтическим увлечением» - Зинаидой (Идой) Ризберг. Ризберг в своих воспоминаниях однозначно указывает на тот факт, что впервые увидела «странного офицера» не в поезде, а на ипподроме, где он играл по-крупному, проматывая похищенные денежки. Потом они (случайно или нет?) оказались вместе в купе, где и познакомились. В последующие полгода Шмидт закрутил со своей попутчицей виртуальный роман в письмах, которые до сих пор многие историки считают едва ли не основным источником сведений о личности лейтенанта Шмидта. Ида Ризберг на поверку оказалась дамой более чем практичной: она сохранила все послания Петра Петровича. Когда же началась кампания по возвеличиванию подвигов её корреспондента, Ризберг объявила себя его последней любовью и боевой подругой. В качестве доказательства она предоставила к публикации письма Шмидта, поимев, таким образом, статус официальной «вдовы» героя и пожизненную советскую пенсию. Афёра вполне в духе «детей лейтенанта Шмидта» из «Золотого телёнка»!

Сам же казнокрад Шмидт выпутался из уголовной истории с растратой очень просто. Явившись в Севастополь, он дал знать о своей беде дядюшке. Тот, чтобы избежать суда и позора фамилии, выплатил все 2,5 тысячи из своих личных денег. Дело было закрыто. Шмидта в течение нескольких дней увольняют с флота, благо к этому моменту уже идут мирные переговоры с Японией. Чтобы обеспечить племяннику возвращение капитаном на коммерческий флот, адмирал В.П. Шмидт настойчиво добивается увольнения с одновременным производством Петра Петровича в капитаны 2-го ранга. Однако в морском министерстве это находят излишним, и Шмидта так и увольняют лейтенантом, но по-тихому, без огласки истинных причин.

На «Очаков»!

Так Пётр Петрович Шмидт осенью 1905 года оказался без определенных занятий и особенных перспектив в Севастополе. Это произошло как раз накануне революционных событий, когда в береговых казармах и на судах зрела матросская «буза».

После опубликования в октябре 1905 года царского манифеста о даровании свобод нижние чины требовали разъяснений. Им сказали, что на них дарованные свободы не распространяются. У входа на севастопольский приморский бульвар по-прежнему красовалась позорная табличка: «Вход с собаками и нижним чинам запрещён»; задерживалось увольнение в запас выслуживших сроки; семьи призванных из запаса с окончанием войны перестали получать пособия, а кормильцев домой все не отпускали, и каждое письмо из дома действовало на служивых сильнее любой революционной прокламации. Всё это до крайности накаляло ситуацию в городе и на судах, а начальство, верное заветам старины, стремилось «держать и не пущать», что и привело к первым столкновениям и жертвам.

П.П. Шмидт не состоял ни в одной партии. Он вообще избегал «стадности», ибо мнил себя личностью чрезвычайной, для которой все партии тесны. Но когда в Севастополе закипели политические события, он, озлобленный «несправедливостями», примкнул к оппозиции и стал очень активен.

После отставки, вместо того, чтобы отправиться в Одессу и наняться капитаном в торговый флот (как того ожидал дядя), Пётр Петрович начинает выступать на антиправительственных митингах. Его странная фигура прямо-таки приковала к себе внимание публики, и эта странность многим казалась какой-то особенной оригинальностью вождя и фанатичного мученика идеи. Будучи хорошим оратором, Шмидт упивался своей властью над толпой, говорил так резко и энергично, что прямо во время речи на митинге 25 октября с ним случился психический приступ. Следующий за ним оратор некто Орловский под впечатлением припадка Шмидта падает в обморок. Возбуждённо-истерическое состояние передаётся толпе: проявление психической патологии люди приняли за революционную одержимость. Власти понимают, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Шмидта арестовывают. Тут уже ни Чухнин, ни дядя ничего не могут поделать: Шмидтом занялась жандармерия. Отставного лейтенанта сажают в тюрьму. Оттуда он пишет одно за другим воззвания на волю. Теперь Шмидт не просто какой-то отставной лейтенант, он мученик за свободу! «Мученика» сразу же избирают пожизненным депутатом Севастопольского городского совета, где в то время всем заправляют эсеры.

Шмидт был единственным офицером военно-морского флота (пусть и бывшим), ставшим на сторону революции. Историки считают, что поэтому именно к нему обратилась депутация команды крейсера «Очаков», направлявшаяся на собрание представителей команд и экипажей. На стихийных митингах нижних чинов решено было на этом собрании сформулировать их общие требования к начальству, и матросы хотели посоветоваться с «революционным офицером». Едва Шмидта выпустили из тюрьмы, делегация крейсера пришла к нему на квартиру. Шмидт поздоровался с каждым за руку, усадил за стол в гостиной: всё это были знаки невиданного демократизма в отношениях между офицерами и матросами. Ознакомившись с требованиями очаковцев, Пётр Петрович посоветовал им не размениваться на мелочи (матросы хотели добиваться улучшения быта, условий службы, увеличения выплат и т.д.). Он рекомендовал им выдвинуть политические требования – тогда к ним прислушаются всерьёз, и будет о чём «торговаться» на переговорах с начальством.

Сам Шмидт потом уверял на суде, что матросы упрашивали его поехать на «Очаков» и возглавить восстание. Но эта версия, впоследствии подхваченная революционерами и долго воспринимавшаяся историками как непреложная истина, существовала лишь в больном воображении самого отставного лейтенанта. Восставать, а тем более - вести военные действия - никто из экипажа крейсера всерьёз не планировал. Совершенно очарованные приёмом, матросы-депутаты ушли на своё собрание, а Шмидт, облачившись в форму капитана 2-го ранга, помчался к севастопольской пристани.

Восстание на «Очакове»

Дальнейшие действия лейтенанта Шмидта можно расценить либо как авантюризм уверенного в своей безнаказанности преступника-террориста, либо как поступки одержимого какой-то своей идеей психически больного человека.

Звание капитана 2-го ранга автоматически полагалось Шмидту при увольнении в запас обычным порядком, но при тех обстоятельствах, при каких он был уволен, права на ношение капитанского кителя лейтенант не имел. Следовательно, он не имел никакого права появляться в таком виде даже на улице. Тем не менее, лже-капитан приехал на пристань, быстро отыскал там катер крейсера «Очаков», на котором прибыли к берегу депутаты, и сообщил, что собранием команд он назначен капитаном. Самозванец приказал вахтенным доставить его на крейсер. Действовал он почти наверняка: приходившие к нему представители команды рассказали, что после того, как матросы стали саботировать исполнение приказов, офицеры в полном составе покинули корабль.

Прибыв на борт «Очакова», Шмидт собрал команду на шканцах и заявил, что по просьбе общего собрания депутатов принял на себя командование всем Черноморским флотом, о чём приказал немедленно известить срочной телеграммой государя императора. Что и было исполнено.

Здесь следует сказать несколько слов о самом легендарном крейсере.

Крейсер "Очаков"
1901 - 1933

Бронепалубный крейсер «Очаков» был заложен в 1901 году и строился в Севастополе на Казенной верфи корабельным инженером Н. Янковским. Спущен на воду 1 октября 1902 года, но вступил в строй лишь в 1907 году. В 1905 году он долго стоял на достройке в заводе. По версии некоторых современных исследователей, при постройке «Очакова» был допущен целый ряд технических ошибок, явившихся следствием финансовых злоупотреблений руководства севастопольского порта и Казённой верфи. Многие работы производились не рабочими, а матросами – в прошлом рабочими. Разница в оплате труда шла в карман ловким махинаторам. Некоторые из технических новшеств, полагавшихся крейсеру по проекту, существовали лишь на бумаге. Адмирал Чухнин, как командующий флотом и начальник порта, не мог об этом не знать: по делу строителей «Очакова» была организована специальная комиссия, которая вела расследование. Однако версия о причастности самого Г.П.Чухнина к выявленным злоупотреблениям и его желании намеренно «разбомбить» злосчастный корабль, дабы скрыть все концы, никак не подтверждается дальнейшими событиями.

Собранная из разных экипажей команда «Очакова», тесно общаясь с рабочими и растворёнными среди них агитаторами революционных партий, оказалась основательно распропагандирована. Среди матросов были свои влиятельные персоны, фактически выступавшие инициаторами если не мятежа, то, по крайней мере, демонстративного неподчинения. Эта матросская верхушка – несколько кондукторов и старших матросов – не могла не понимать, что 14 ноября 1905 года крейсер ни к каким боевым действиям не был готов. Он только что вернулся из учебного похода и без подвоза топлива, продуктов и воды через несколько дней превратился бы в металлическую махину с остывшими котлами, неработающими приборами и механизмами. Кроме того, чтобы управлять военным кораблём нужны офицеры-специалисты. Без них «Очаков» невозможно было даже вывести из бухты. Броненосец «Потёмкин», например, был захвачен в море, уже на ходу, но и там, перестреляв офицеров, восставшие всё-таки оставили двоих, силой принудив их исполнять свои обязанности. На «Очакове» этого повторить не удалось – все офицеры успели съехать на берег, и команда попала в тупиковую ситуацию.

При таких обстоятельствах вся затея с восстанием была заранее обречена на провал. Тем не менее, матросские лидеры, по привычке, послушались решительно настроенного ряженного капитана, который свалился им, словно снег на голову.

Шмидт сказал команде, что на берегу, в крепости и среди рабочих «его люди» только и ждут сигнала, чтобы начать вооружённое выступление. По его словам, захват Севастополя с его арсеналами и складами – только первый шаг, вслед за которым надлежало идти к Перекопу и выстроить там артиллерийские батареи, перекрыть ими дорогу в Крым и тем самым отделить полуостров от России. Далее он намеревался двинуть весь флот на Одессу, высадить десант и взять власть в Одессе, Николаеве и Херсоне. В результате образовывалась «Южно-русская социалистическая республика», во главе которой Шмидт видел себя, любимого.

Команда покрыла речь Шмидта громовым «ура!» и пошла за Шмидтом, как прежде шли крестьяне за неведомо откуда пришедшими раскольничьими «апостолами», вещавшими, что им в сонном видении было открыто место, где всех ждет счастье и всеобщая справедливость.

Трудно сказать, верил ли сам Шмидт в то, что говорил. Скорее всего, он об этом не думал, а действовал под впечатлением момента. В очерке Ф. Зинько о Шмидте говорится: «Экзальтированный, пораженный величием открывающихся перед ним целей, Шмидт не столько руководил событиями, сколько вдохновлялся ими».

Изначально восставшим сопутствовал успех: начальство Шмидта признали команды двух миноносцев, по его приказу были захвачены портовые буксиры, и на них вооружённые группы матросов с «Очакова» объезжали стоявшие на якорях в севастопольской бухте суда эскадры, высаживая на них абордажные команды. В ночь на 15 ноября ударные отряды овладели минным крейсером «Гридень», миноносцем «Свирепый», тремя номерными миноносцами и несколькими мелкими судами, а в порту захватили некоторое количество оружия. Тогда же к восставшим присоединились экипажи канлодки «Уралец», миноносцев «Заветный», «Зоркий», учебного корабля «Днестр» и минного транспорта «Буг».

Застав врасплох офицеров, мятежники захватывали их и свозили на «Очаков». Собрав таким образом на борту крейсера более сотни офицеров, Шмидт объявил их заложниками, которых грозился вешать, начав с самого старшего по званию, если командование флотом и севастопольской крепостью предпримет враждебные действия по отношению к восставшим. Кроме офицеров, в заложниках оказались и пассажиры парохода «Пушкин», следовавшего своим обычным рейсом в Севастополь. На восходе солнца 15 ноября Шмидт в присутствии команды и захваченных пассажиров, поднял над «Очаковым» красный флаг. При этом был дан сигнал: «Командую флотом – Шмидт». С борта «Очакова» на берег была доставлена для отправки Николаю II очередная телеграмма: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает повиноваться вашим министрам. Командующий флотом гражданин Шмидт».

Интересно, что во время поднятия красного флага, оркестр играл «Боже, Царя храни!». Этим он хотел привлечь на свою сторону другие суда эскадры, успокоить офицеров и матросов других кораблей, убедив их, что он не мятежник. Однако те безразлично отнеслись к этому сигналу.

Чтобы привлечь на сторону восставших всю эскадру, Шмидт обошел её на миноносце «Свирепый». Но особого энтузиазма у матросов его появление не вызвало. Некоторые команды поднимали красные флаги при приближении «Свирепого», а как только миноносец скрывался из виду, тут же спускали их. Командир георгиевского крейсера «Память Меркурия» в упор крикнул П. П. Шмидту: «Мы служим царю и отечеству, а ты, разбойник, заставляешь себе служить».

Затем «Свирепый» направился к превращённому в тюрьму транспорту «Прут». Вооружённый отряд матросов во главе со Шмидтом освободил находившихся на судне потёмкинцев. К восставшим присоединилась команда «Святого Пантелеймона» (бывший «Потемкин»), но сам броненосец уже не представлял большой военной силы, так как был разоружён ещё до начала восстания.

В полдень 15 ноября мятежный лейтенант посулил, что повесит всех заложников, если не будут исполнены его требования. Он желал, чтобы из Севастополя и из Крыма вообще вывели казачьи части, а также те армейские подразделения, которые остались верны присяге. От возможной атаки с берега он прикрылся, выставив между «Очаковым» и береговыми батареями минный транспорт «Буг» с полной загрузкой морских мин – любое попадание в эту огромную плавучую бомбу вызвало бы катастрофу: сила взрыва снесла бы часть города, примыкавшую к морю.

Как мы видим, Шмидт действовал, как заправский террорист-одиночка, поэтому все его замыслы заранее были обречены на провал. Флот не восстал, с берега подмоги не было. Немедленно исполнять требования мятежника, несмотря на угрозы, никто не спешил. Когда Шмидт понял, что экипажи кораблей эскадры остались глухи к его революционным призывам, с ним случилась очередная истерика.

Командующий флотом Чухнин, совершенно справедливо полагал, что в лице Шмидта он имеет дело с больным человеком, а потому не спешил отдавать приказа о боевых действиях. Надеясь решить дело миром, он посылает к Шмидту парламентёра с предложением о сдаче. Тот убеждает восставших, что дело проиграно, но ещё можно спасти человеческие жизни. Да, их накажут, но кровь ещё не пролилась, а потому наказание будет не слишком строгим, особенно для общей массы матросов. Шмидт отпускает гражданских пассажиров «Пушкина» и заявляет, что будет вести переговоры только со своими однокашниками по Морскому корпусу. Чухнин принимает и это условие. К Шмидту тут же отправляются несколько его бывших соучеников-офицеров. Едва ступив на палубу «Очакова», они сразу же объявляются заложниками. Шмидт передаёт Чухнину, что после каждого выстрела по крейсеру он будет вешать на реях по офицеру (видно, сильно насолили ему бывшие однокашники!). Чухнин выдвигает новый ультиматум, на этот раз, чтобы «Очаков» сдался в течение часа.

Тем временем команда минного транспорта «Буг», прикрывавшего «Очаков» от огня береговой артиллерии, одумалась и открыла кингстоны. По «советской» версии, её вынудила к тому верная правительственным войскам канонерская лодка «Терец», командир которой капитан 2-го ранга Ставраки (кстати, тоже однокашник Шмидта по Морскому училищу) собирался открыть по «Бугу» огонь. Как бы там ни было, но корабль с опасным грузом пошёл ко дну, оставив мятежный крейсер под дулами артиллерийских орудий.

По свидетельствам очевидцев, адмирал Чухнин вообще не хотел начинать бой, считая, что можно обойтись «психотерапией» - спасти сотни человеческих жизней и новый, только что отстроенный военный корабль. Но общее командование правительственными войсками в тот момент осуществлял недавно прибывший в Севастополь генерал Миллер-Закомельский, у которого были весьма широкие полномочия. Генерал потребовал ускорить развязку. В 16.00 срок ультиматума истёк, и корабли эскадры сделали несколько выстрелов по «Очакову». Над крейсером взвился сигнал «Возмущён действиями эскадры». Потом крейсер начал ответную стрельбу по правительственным войскам и береговым батареям.

Впоследствии в отечественной исторической литературе утвердилось мнение о жесточайшем расстреле «Очакова». Главным автором этой версии выступил, естественно, сам Пётр Шмидт. По его словам, такого расстрела, которому подвергся «Очаков», не было во всей мировой истории! Военные историки могли бы здесь лишь скептически улыбнуться: если бы лейтенант не сбежал в свое время с идущей к Цусиме эскадры, он бы узнал, что такое настоящий артиллерийский обстрел. Для ни разу не бывавшего в бою Шмидта весьма вялый и малопродуктивный обстрел крейсера вполне мог показаться небывалым. Как говорится, у страха глаза велики.

На самом деле, командование Черноморского флота, находясь в здравом рассудке и твёрдой памяти, не ставило задачи уничтожить свой собственный крейсер, который ещё даже не вступил в строй.

Согласно официальным отчётам, эскадрой по «Очакову» было дано всего шесть залпов из малокалиберных орудий. Обстреливалась в основном верхняя часть корабля и палубы, чтобы не пробить броневой пояс, то есть не поразить жизненно важные отсеки. Тяжёлая береговая артиллерия стреляла более кучно, но шрапнелью, и её грохот нужен был, скорее, для создания психологического эффекта. Основные жертвы и повреждения на «Очакове» возникли из-за пожара, который в общей суматохе никто не собирался тушить. В январе 1906 года инженер-строитель корабля Н. И. Янковский представил подробный рапорт с описанием повреждений, нанесённых «Очакову». В верхней части корпуса корабля насчитали 52 пробоины (в основном со стороны берега), поэтому «Очакову» требовалась полная перестройка верхних палуб, замена вышедших из строя дорогостоящих приборов, ремонт орудийных установок и т.д. Но всё это оказалось возможным сделать на месте, в Севастополе, не переводя крейсер на более мощный судостроительный завод в Николаеве. И уже в 1907 году (чуть больше года после «ужасного обстрела») «Очаков» под именем «Кагул» вступил в строй Черноморской эскадры.

Что же касается, собственно, потерь восставших, то здесь приводятся самые противоречивые сведения – от двадцати до двухсот убитых, от шестидесяти до пятисот раненых. Установить точное число погибших на «Очакове» в настоящее время не представляется возможным. Известно, что 15 ноября на корабле было до 380 человек команды, не считая матросов с эскадры и береговых частей. По другим данным, на «Очакове» было около 700 человек. Большевистская газета «Борьба» в 1906 году писала, что «спаслось не более сорока — пятидесяти человек. Суду было предано 39 очаковцев». Жандармский ротмистр Васильев в своём донесении указывал: «...и убитые и раненые остались на «Очакове» после того, как он загорелся, и все сгорели... в девять вечера я сам видел раскалённые борта «Очакова».

Однако есть сведения, что после бегства своего предводителя Шмидта матросы осуществили попытку расправиться с офицерами-заложниками. В результате лишь один человек был убит и трое ранены. Заложникам удалось вырваться из запертых кают, спустить красный флаг, водрузив на его место белую простыню, после чего обстрел корабля тут же прекратился. Откуда, в таком случае, могло взяться столько убитых? Все оставшиеся в живых участники событий были сняты с судна спасательными катерами, раненые - отправлены в госпиталь, никто из заложников не пострадал. Адмирал Чухнин незамедлительно доложил об этом Николаю II.

Финал лейтенанта Шмидта

Советская историография, перемалывая подробности очаковских событий, долго сокрушалась о том, что восставшие во время боя с эскадрой не использовали всех возможностей своего новейшего крейсера: не стали торпедировать стоящие на рейде корабли, не решились осуществить таран обстреливавшего их броненосца и т.д. Они объясняли это высокими человеческими качествами и гуманизмом Шмидта, не желавшего пролития лишней крови. Но сегодня мы можем со всей уверенностью утверждать: лейтенанта Шмидта во время боя на «Очакове» не было, а неуправляемая команда в панике стремилась только к тому, чтобы избежать собственной гибели.

По версии В. Шигина, ещё до начала обстрела, предвидя неблагоприятное развитие событий, Шмидт приказал приготовить себе с тылового борта «Очакова» миноносец № 270 с полным запасом угля и воды. Едва борт крейсера начал содрогаться от первых попаданий, Шмидт с сыном, пользуясь всеобщей неразберихой, первыми (и это доказано документально) покинули обстреливаемый корабль. Возможно, Шмидт намеревался сбежать в Турцию, но под угрозой артиллерийского расстрела миноносец 270 был остановлен, и на его борт высадили досмотровую команду, которая в носовом отсеке нашла голых Петра Петровича и Евгения Петровича Шмидтов. Они пытались выдать себя за кочегаров, но были сразу арестованы.

Последовал громкий судебный процесс и расстрел Шмидта на пустынном острове Березань. Небезынтересен доклад премьер-министра С. Витте Николаю Второму о психической ненормальности Шмидта: «Мне со всех сторон заявляют, что лейтенант Шмидт, приговоренный к смертной казни, психически больной человек, и что его преступные действия объясняются только его болезнью... Все заявления мне делаются с просьбой доложить о сём Вашему императорскому величеству...» На письме резолюция Николая Второго: «У меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы Шмидт был душевнобольным, то это было бы установлено судебной экспертизой».

Но психиатрической экспертизы произведено не было. Ни один из психиатров не согласился ехать в Очаков для освидетельствования Шмидта. Почему? Скорее всего, потому, что за создание мифа о герое взялись эсеры, а с их боевиками шутки были плохи. Живой Шмидт был им не нужен, а учитывая его психическое состояние - даже опасен.

Судьбу Петра Петровича Шмидта можно сравнить со сверхмощным, но изначально неисправным локомотивом, который несётся на всех парах по пути к высокому обрыву. Услужливые «стрелочники» - высокие покровители – из лучших побуждений старались сделать этот путь наименее опасным и тернистым, даже не подозревая, что тем самым приближают неизбежную гибель своего подопечного.

Смягчить падение, «подстелив соломки», на сей раз не смог даже В.П. Шмидт – адмирал и сенатор. При известии о содеянном его любимым племянником, престарелый дядюшка словно ушёл из жизни ещё до своей физической кончины. Он не появлялся на людях, не общался почти ни с кем из прежних знакомых, даже в праздники не посещал Морское собрание. Позор, павший на семью, был настолько велик, что младший из сводных братьев Петра Шмидта Владимир – тоже флотский офицер и герой Русско-японской войны – был вынужден сменить фамилию и с тех пор писался везде как Шмитт. По иронии судьбы, именно он с 1912 по 1914 год служил старшим офицером на крейсере «Кагул» (бывший «Очаков»). Сёстры, выйдя замуж, поменяли фамилии ранее и до известных событий февраля 1917-го не афишировали своё родство с «мятежным лейтенантом». Законная супруга после казни Шмидта тоже отказалась от его имени. За то во время судебного процесса в Очакове объявилась недавняя знакомая Шмидта госпожа Ризберг, которая, узнав о происшедшем, немедленно приехала из Киева и вела переписку со Шмидтом до последнего дня.

Судебный процесс над Шмидтом вызвал много шума среди тогдашних демократов. Пресса, не жалея сил, поносила за жестокость официальную власть, а Шмидта объявили совестью нации и буревестником грядущих потрясений. Одновременно эсеры вынесли и свой смертный приговор вице-адмиралу Г.П.Чухнину. Ведь это он требовал на суде смертной казни для Шмидта. По их заданию матрос Акимов – «сочувствующий» социалист – устроился служить садовником на дачу к Чухнину, где 28 июня 1906 года смертельно ранил адмирала выстрелом из ружья.

«Сыновья» лейтенанта Шмидта

Сын Шмидта Евгений, которому тогда шёл шестнадцатый год, прибыл на «Очаков» 15 ноября, после того, как отец объявил себя командующим. Как только начался обстрел мятежного крейсера, он вместе с отцом прыгнул за борт. Затем оба Шмидта были арестованы на борту миноносца 270, пытавшегося прорваться из севастопольской гавани.

Несовершеннолетнего Евгения Шмидта вскоре отпустили, под суд он не попал и никаким преследованиям не подвергался. Но волей-неволей на него пал отблеск революционной «славы» отца. В многочисленных газетных публикациях о севастопольских событиях непременно упоминали и о нём. Так как до той поры молодой человек был совершенно никому не известен, и взять точных сведений о юноше было неоткуда, газетчики указывали разный возраст «мальчика», а имя не упоминали вовсе. Чаще всего о Евгении писали именно как о «сыне лейтенанта Шмидта».

Между тем, революционные события в стране продолжали кипеть. Очень скоро после казни лейтенанта на митингах различных партий стали появляться молодые люди, которые, назвавшись «сыном лейтенанта Шмидта», от имени погибшего за свободу отца призывали мстить, бороться с царским режимом или оказывать посильную помощь революционерам, жертвуя устроителям митинга, кто сколько может. Под «сына лейтенанта» революционеры делали хорошие сборы. А так как партий было много, и каждый хотел «воспользоваться случаем», то «сыновей» развелось совершенно неприличное количество. Мало того: откуда-то возникли даже «дочери лейтенанта Шмидта»!

Дальше – больше: появились «сыновья», не имевшие к партиям никакого отношения, а работающие «на себя». Газеты, что ни день, писали о поимке очередного «молодого человека, называвшего себя сыном лейтенанта Шмидта», и эта газетная формула буквально навязла в зубах у обывателя. Около года «дети лейтенанта» вполне процветали, а потом, когда со спадом революционных настроений кончились митинги и сходки, на которых можно было обходить с шапкой публику, они куда-то исчезли, сменив, видимо, репертуар.

В советское время «дети лейтенанта» вполне могли возродиться именно во второй половине 20-х годов, точно совпадая с хронологией романа Ильфа и Петрова. Как мы помним, «Сухаревская конвенция» по инициативе Шуры Балаганова была заключена весной 1928 года, а тремя годами ранее, в 1925-м, отмечали двадцатую годовщину первой русской революции. При подготовке праздника ветераны партии к своему немалому огорчению обнаружили, что большинство населения страны совершенно не помнит или вовсе не знает героев, погибших на баррикадах 1905 года. Партийная пресса ударила в колокола, и имена некоторых революционеров были спешно извлечены из мрака забвения. О них написали массу воспоминаний, им установили памятники, их именами называли всё, что хоть как-нибудь было связано с ними или даже вовсе не связано.

Петр Петрович Шмидт в этом отношении настоящий рекордсмен: его посмертная слава перешла все разумные границы. Но второпях партийные идеологи прозевали тот факт, что кандидат в революционные идолы, как говорили тогда в комиссиях по партийной чистке, «не благополучен по родственникам». Дело в том, что сын лейтенанта, Евгений Петрович, в 1917 году октябрьского переворота не принял, примкнул к белому движению и до 1920 года сражался против красных. В финале Гражданской войны он эвакуировался с другими врангелевцами из Крыма, пребывал в лагерях на Галлиполи, потом поселился в Праге. Позже перебрался в Париж, где под фамилией Шмидт-Очаковский написал и издал книгу о своём отце. Умер в 1951 году во Франции.

К белым эмигрантам также принадлежал и сводный брат лейтенанта – Владимир Петрович Шмитт (1883-1965) – капитан 1-го ранга, гидрограф и океанограф, преподаватель Колумбийского университета, с 1925 года проживал в США, являлся активным членом Общества бывших русских морских офицеров в Америке.

Подлинную историю сына и других родственников лейтенанта Шмидта от советских людей тщательно скрывали, и это давало козырь разного рода аферистам. Революционный миф о лейтенанте и смутная память о том, что у него был то ли сын, то ли сыновья, вполне могли прокормить не один десяток жуликов, гастролирующих по Стране Советов с былинными рассказами о героическом папаше. «Поди ему не дай, что просит, а он накатает жалобу в партийную инстанцию, и потом пришьют политическую близорукость,» – примерно так рассуждали бюрократы на местах, снабжая «сыновей» всем необходимым. Отдавали бюрократы не своё, а казённое, так что было не жалко. И вдобавок себя не забывали, списав на подачку «чаду» очаковского героя много больше, чем на самом деле перепадало Шуре Балаганову или Михаилу Самуэлевичу Паниковскому.

Компиляция Елены Широковой по материалам:

Бойко В. Вице-адмирал Г.П.Чухнин ForPost - Cевастопольский Новостной Портал

Григорьев А. Загадка крейсера «Очаков»

Мельников Р. М. Крейсер «Очаков». — Л. Судостроение, 1986. — 256 с.

Шигин Владимир «Неизвестный лейтенант Шмидт»

Ярхо Валерий «Лейтенант Шмидт и его дети»


Мятежный "командующий флотом": забытые страницы биографии

П.П. Шмидт

Биографические характеристики известных личностей, изложенные в энциклопедиях, обычно лаконичны и едва ли не до строгости кратки — словно описания в морских лоциях. Так и с Петром Петровичем Шмидтом: "руководитель Севастопольского восстания", "символ революции". Вроде все ясно. Кроме одного — почему именно он?

Конечно, вполне естественно, что в канун 100-летней годовщины мятежа в Севастополе (11—16 ноября 1905 г. по старому стилю или 24—29 ноября "по современному летосчислению") имя Петра Шмидта стало все чаще и чаще появляться в средствах массовой информации и даже художественных фильмах. Контекст же этих "медийно-исторических посланий" весьма различен (как и полагается в наше разноголосое время) — от "сакрально-традиционных" оценок в духе "герой и патриот!" до менее благожелательных характеристик — "негодяй и шизофреник!"… Но здесь речь пойдет не о роли и месте лейтенанта Шмидта во "всемирно-историческом процессе", а о событиях вокруг него самого. Тех, которые сформировали этому человеку именно то будущее, которое знаем мы (только уже как "преданья старины глубокой").

Первоначально казалось, что "жизненный цикл" молодого Шмидта отнюдь не предполагал его стремительного превращения в "социалиста вне партии", "пожизненного депутата" (Севастопольского Совета "образца 1905 г." — это собрание даже просуществовало дней пять) и прочая, и прочая. 5 февраля 1867 года (здесь и далее все даты приводятся по старому стилю) в Одессе в семье помощника коменданта военного порта Петра Петровича Шмидта родился долгожданный сын — Петр Петрович-младший (как было тогда принято не только говорить, но и указывать в документах — Шмидт 3-й). Это был шестой ребенок потомственного дворянина и военного моряка и Екатерины Яковлевны Шмидт. Предыдущие пятеро детей были девочки, но к моменту рождения Петра трое сестер скончались в младенческом возрасте. Учитывая тот факт, что отец был флотским офицером, воспитанием будущего революционера занимались мать и сестры. Впоследствии в одном из своих писем Зинаиде Ивановне Ризберг мятежный "лейтенант-командующий" писал, что он рос в женском окружении сестер и мамы, так как отец всегда находился в плавании.

Родня лейтенанта Шмидта представляла собой классический, более того — хрестоматийный пример служения на благо отечества. Судите сами. Отец — контр-адмирал Петр Петрович Шмидт 2-й. Родился в 1828 году в семье потомственных дворян и морских офицеров. Собственно, его отец — капитан 1-го ранга Петр Петрович Шмидт 1-й — и основал "морскую династию". После окончания Морского корпуса Шмидт 2-й проходил службу на линейных кораблях и фрегатах Балтийского и Черноморского флотов. С 13 сентября 1854-го по 21 мая 1855 годов — участник обороны Севастополя на Малаховом кургане. На бастионах подружился с подпоручиком Львом Николаевичем Толстым. Был дважды ранен и контужен. За мужество и отвагу при защите Севастополя награжден орденами. 19 марта 1876 года высочайшим указом назначен градоначальником Бердянска и начальником порта. За "усердие в трудах" в 1885-м был произведен в контр-адмиралы.

Дядя — старший брат отца — адмирал Владимир Петрович Шмидт родился в 1827 году. Как и брат, службу проходил на Балтике и Черном морях. Участник обороны Севастополя — за проявленное личное мужество и отвагу награжден, кроме орденов, именным оружием — золотым палашом "За храбрость". С 1890-го по 1909 год — первый по старшинству среди военно-морских чинов российского флота, старший флагман Балтийского флота. По завещанию похоронен в Севастополе, в усыпальнице адмиралов — Владимирском соборе — рядом с Корниловым, Нахимовым, Истоминым, Шестаковым, Лазаревым…

     Мать же — Екатерина Яковлевна (в девичестве баронесса фон Вагнер, по материнской линии — из князей Сквирских) была куда менее "однолинейной" фигурой. Екатерина Шмидт родилась в 1835 году в семье представителей обрусевших немецких дворян и древнего польско-литовского княжеского рода. В 19 лет, вопреки воле знатных родителей, под впечатлением душевного порыва Марии Григорьевой, Екатерины Бакуниной (внучки Кутузова) и Екатерины Грибоедовой приехала в осажденный Севастополь, чтобы стать сестрой милосердия. Именно тогда она отказалась от приставок "баронесса" и "фон", взяв девичью фамилию матери (хотя ее отец — барон Яков Вильгельмович фон Вагнер был боевым генералом, участником Отечественной войны 1812 года). Хрупкой девушке из знатного рода пришлось постигать уроки жизни "в трехстах шагах от поля боя" (причем в буквальном смысле).

Говорят, что тех, кого война не надламывает, она закаляет, учит жизни. Наверное, это правда. Но только не в тех случаях, когда попавший на войну не имеет психологической возможности (или способности, или и того и другого вместе) прочувствовать ее как рутину. Есть большая разница между подвигом на передовой и просто тяжелой и грязной работой, "фронтовой лямкой". Война научила баронессу фон Вагнер быть героиней. И это не "фигура речи": когда в канун 1878 года Екатерина Яковлевна скончалась, в последний путь ее провожал троекратный воинский салют взвода моряков — последняя земная привилегия георгиевского кавалера, а отнюдь не жены градоначальника. Таких почестей в Российской империи была удостоена лишь 51 женщина. Выносить раненых с поля боя, делать им перевязки, отдавать кровь, когда она спешно требовалась во время операции, будущая Екатерина Шмидт умела. И умела блестяще. А вот научиться жить в реальном мире — так и не смогла…

Всю недолгую жизнь ее тянуло к "революционно-просветительской работе". Видимо, в ней она пыталась найти выход своему стремлению быть полезной, служить людям непосредственно, как тогда — на Севастопольских бастионах. Потомственная дворянка — и нескрываемая симпатия к Белинскому и Чернышевскому. "Градоначальница" — и хорошая знакомая будущей цареубийцы Софьи Перовской. Все это не могло не оказать влияния на сына. Тем более что авторитет матери в его глазах был огромен. Уже будучи офицером, Шмидт в память о ней написал малоизвестную статью "Влияние женщин на жизнь и развитие общества". В своих же дневниках Петр Петрович оставил такую запись: "Если мне удалось совершить в жизни что-либо, то лишь благодаря влиянию моей матери".

Но суровая действительность флотской службы сильно отличалась от семейного уюта и высоких идеалов. В Морском корпусе юный Шмидт чувствовал себя "неважно" — хотя в учебе был прилежен, да и морское дело очень любил. Тем более что отношение к нему было относительно мягкое (по сравнению с большинством других воспитанников корпуса): ведь племянник самого Владимира Петровича Шмидта — старшего флагмана Балтийского флота!

И тем не менее… Вот выдержка из письма Петра Шмидта Евгении Александровне Тилло: "Я кляну своих товарищей, порою просто ненавижу их. Я кляну судьбу, что она бросила меня в среду, где я не могу устроить свою жизнь как хочу, и грубею. Наконец, я боюсь за самого себя. Мне кажется, что такое общество слишком быстро ведет меня по пути разочарования. На других, может быть, это не действовало бы так сильно, но я до болезни впечатлителен…". С завершением обучения и переходом в строй "командно-женственный" характер молодого офицера пришелся тем более "не ко двору": в кают-компании задают тон старшие офицеры, а не мичманы с "бестужевскими страданиями".

Только в одном обществе чувствовал себя уверенно молодой идеалист Шмидт — в женском. Но и здесь его скоро ожидало разочарование: он искал ту женщину, которая поймет его "дон-кихотские стремления". Стержнем мировоззрения молодого мичмана Шмидта, его "философской религией" была борьба за счастье всего народа (неотделимая от громадной личной амбициозности). Но его, как принято сейчас говорить, "социальное окружение" вовсе не нуждалось в борьбе за свои права! Шмидту осталась единственная возможность — попытаться принести счастье хотя бы одному человеку. Создать для себя мир "индивидуальной заботы о спасении индивидуальной заблудшей души". И Шмидт таки попал в другой мир… петербургских проституток. Исполнительницей роли "спасаемой заблудшей овцы" в жизни Петра Шмидта стала "Доминик" (Доминикия Гавриловна Павлова), "мадемуазель легкого поведения" с Выборгской стороны.

Из дневника Петра Шмидта: "Она была моих лет. Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил спасти. Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги (справочка: даже в 1905 году сражавшийся на сопках Маньчжурии ротный командир в чине подпоручика получал за проливаемую кровь 2 тыс. руб. в ГОД. — Авт.) и — все отдал ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, я понял, что отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из трясины, решил жениться. Думал, что, создав ей обстановку, в которой она вместо людской грубости найдет одно внимание и уважение, и вытащу из ямы…".

Этим своим "неординарным" (мягко говоря) поступком Шмидт бросил вызов и обществу, и корпусу морских офицеров, и всей родне. Понятно, что о дальнейшей карьере не могло быть и речи. Бывшие друзья-офицеры вычеркнули его из своей жизни, отец и дядя — прокляли, а сестры — просто ничего не смогли (или не захотели) предпринять. И снова Шмидт остался один на один с собой и своими идеями. В таком состоянии он находился до лета 1889 г., когда был уволен в отставку по болезни. Болезнью был нервный срыв. Это воспринималось как конец. Еще бы — жизнь прошла бесследно для истории.

Шанс "вновь отыграть у жизни проигранное сражение" наступил только 16 лет спустя. В ноябре 1905 года, использовав восставших матросов (а не они его, как принято считать), отставной лейтенант Шмидт реализовал свою заветную мечту — он стал наконец ПЕРВЫМ. Пусть вне закона, пусть меньше чем на один день (с утра 15 ноября 1905-го до пяти вечера того же дня), но он им стал. "Командую флотом. Шмидт"… А 6 марта 1906 г. на пустынном острове Березань, невдалеке от Очакова, четверо главных зачинщиков восстания (в том числе и Петр Шмидт) были расстреляны по приговору военного суда. Ирония судьбы: почти ровно через 17 лет руководивший казнью капитан 2-го ранга Михаил Ставраки будет расстрелян недалеко от этого места.

После севастопольских событий дядя Шмидта, полный адмирал, словно ушел в небытие еще до конца жизни. Он никогда не появлялся на людях, даже в праздники не посещая Морское собрание. Сводный брат Владимир погиб вместе с адмиралом Макаровым на броненосце "Петропавловск" в годы русско-японской войны, на которую лейтенант Шмидт так и не попал. Второй брат сменил фамилию на Шмитт. Сестры, вышедши замуж, поменяли фамилии ранее и до известных событий февраля 1917-го не афишировали свое родство с "мятежным лейтенантом". Законная супруга после казни Шмидта отказалась от его имени, а сын так и не вернулся к распутной матери. Казалось, только гражданская жена Зинаида Ивановна Ризберг сохранила в сердце память о "почтовом романтике".

А потом вновь пришла слава. Шмидт стал не просто героем, но символом, идолом революции, культовой фигурой (как он и хотел). Культ этот, подобно культу Чапаева, был далеко не всегда уважительным, но пережил даже идеи, которым служил. Правда, психологический образ безвестного лейтенанта (образ "зрительный" забылся уже давно) перестал быть предметом не только поклонения, но и уважения. Но зато незаметно стал чем-то несравненно большим — частью национальной памяти (пусть даже и в насмешках). Так что, если лейтенант Петр Шмидт хотел "исторического бессмертия" — он "свой личный 1905 год" выиграл. Возможно, единственный из всех (как красных, так и сохранивших в те дни верность "Престолу и Отечеству") участников севастопольского мятежа.


Сергей СМОЛЯННИКОВ
"Киевский ТелеграфЪ"
25 - 31 ноября 2005

Крейсер "Очаков", 1901 - 1933


Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019

полная версия сайта