|
||||
|
| |||||
8 августа 1945 года (79 лет назад) учреждён Нюрнбергский трибунал и утвержден Устав этого трибуналаНюрнбергский трибунал16 октября 1946 года приведением в исполнение смертного приговора, вынесенного десяти высшим руководителям нацистского рейха, закончился Нюрнбергский процесс. И лишь нынешней осенью [осенью 1996 года– В.Т.] подошел срок снятия грифа секретности, наложенного полвека тому назад на некоторые наиболее сенсационные материалы Нюрнбергского процесса, хранившиеся до сих пор в архивах спецслужб держав-победительниц. Среди этих документов и уникальная серия цветных фотографий, сделанных по ходу судебного процесса — летом и осенью 1946 года — одним из солдат американской армии, которым была поручена охрана заключенных нацистов в Нюрнберге. Сегодня в "Итогах" впервые в мире и впервые в истории – публикуется это удивительное свидетельство об одном из величайших событий века. [Использован материал еженедельного журнала «Итоги» за 15 октября 1996 года, C. 32-49 – В.Т.] Вид сверху на развалины Нюрнберга Фотографии были на эксклюзивной основе предоставлены нашему журналу агентством «SIPA PRESS/SEL» Хронология
Трибунал приговорил Германа Вильгельма Геринга, Иохима фон Риббентропа, Вильгельма Кейтеля, Эрнста Кальтенбруннера, Альфреда Розенберга, Ганса Франка, Вильгельма Фрика, Юлиуса Штрейхера, Фрица Заукеля, Альфреда Иодля, Артура Зейсс-Инкварта и Мартина Бормана (заочно) к смертной казни через повешение, Гесса, Функа и Редера к пожизненному тюремному заключению; Шираха и Шпеера — к 20 годам тюремного заключения; Нейрата к 15 годам тюремного заключения и Деница к 10 годам тюремного заключения. Судьи Нюрнбергского международного трибунала:
Перед судьями сидят судебные репортеры и секретари. В верхнем левом углу — члены советской съемочной группы. Нюрнбергский процесс открыл новую эру - международного правосудияАндрей БыстрицкийНюрнбергский процесс, как правило, трактуют двумя способами. Во-первых, обращают внимание на то, что это был суд над людьми, совершившими чудовищные злодеяния. Во-вторых, подчеркивают, что это был суд победителей над побежденными. И первое, и второе неоспоримо, равно как и то, что лидеры Советского Союза, одной из стран-победительниц, сами были достойны не менее впечатляющего процесса. Но, представляется, главное значение Нюрнберга далеко выходит за рамки только справедливого осуждения кровавых негодяев. Агрессоров и тиранов наказывали и прежде, иногда даже в судебном порядке. Англичане казнили Карла I после суда. Наполеон был сослан по решению своих победителей. В Уставе Лиги наций были статьи, предусматривающие международные суды и трибуналы. А в международных договорах предвоенной поры, например между Германией и Чехословакией, часто оговаривался международный арбитраж, который должен был разрешать спорные вопросы. Тем не менее именно Нюрнберг открыл эру международного правосудия, зафиксировал существование в мире признаваемых общих норм, основанных преимущественно на представлении о единстве человеческой цивилизации и на идее общих для всего мира ценностей. Кроме того, Нюрнберг продемонстрировал существование мировой политической воли, которая несводима к воле отдельных стран и даже не является их суммой. Конечно, достижения Нюрнберга были во многом подготовлены предшествующей историей Западной Европы, постепенным укоренением идеалов гуманизма и свободы. Английский философ Альфред Уайтхед писал, что «за две тысячи лет философия и религия дали Западной Европе идеал человека как такового и провозгласили его верховную ценность». Именно это общее чувство позволило объединенным нациям сначала победить во второй мировой войне, а затем попытаться искоренить зло нацизма как античеловечного явления. Нюрнбергский процесс был, таким образом, одной из самых впечатляющих попыток кодифицировать и цивилизованным образом применить гуманистические европейские принципы. Но к идее Нюрнбергского процесса союзные державы пришли не сразу. Приоритет человечностиНамерение судить нацистских преступников возникло в европейских странах вскоре после начала войны. Существует множество документов, свидетельствующих об этом. Но первоначально речь шла о том, что каждая страна по окончании войны сама накажет тех, кто зверствовал на ее территории. Подобный подход можно найти, например, в «Декларации о наказании за преступления, совершенные во время войны», подписанной 13 января 1942 года правительствами (часть из них в изгнании) Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии, Греции, Бельгии, Голландии, Люксембурга и Французским национальным комитетом. Советский Союз, кстати, в первый год Великой Отечественной войны придерживался такой же точки зрения. Ситуация принципиально изменилась с вступлением в войну США, президент которой Франклин Рузвельт сформулировал новый подход к нацистским преступлениям. В своей речи 12 октября 1942 года Рузвельт потребовал арестовать и судить всех лидеров на основании уголовного закона. СССР, кстати, немедленно согласился с подходом Рузвельта и в своем заявлении от 14 октября того же года даже оговорил, что Международному трибуналу должны быть переданы все главари нацистской Германии, независимо оттого, в руках какой страны, борющейся с Гитлером, они оказались. Формальное закрепление идея специального международного суда над фашистами получила 30 октября 1943 года на московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, когда была принята «Декларация об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства». В этой декларации сказано, что «три союзные державы, выступая в интересах тридцати двух объединенных наций», при первой возможности передадут германских солдат и офицеров, членов нацистской партии, в те страны, в которых они совершили свои зверства. Но при этом подчеркивалось, что главные преступники будут судимы всеми странами вместе. Характерно, что в 1943 году необходимость такого суда объяснялась прежде всего тем, что преступления, совершенные главарями, не имеют четких географических границ. Окончательное решение о проведении суда над главными военными преступниками было принято на Берлинской конференции между 17 июля и 2 августа 1945 года. 8 августа в Лондоне было подписано соглашение между Великобританией, СССР, США и Францией «О судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси». К соглашению прилагался Устав Международного трибунала. Полезно напомнить, какие именно преступления попадали под юрисдикцию данного трибунала. В статье 6 они сформулированы так:
Далее в той же статье оговаривается, что руководители, организаторы, подстрекатели и пособники несут ответственность за совершенные преступления наравне с исполнителями. Вильгельм Кейтель на пути из столовой проходит через коридор, образованный военнослужащими 26-го пехотного полка армии США Нюрнбергский трибунал довольно решительно преодолевал ограничения, связанные с правом той или иной страны. Нацистские главари, например, подлежали суду на основании Устава трибунала уже потому, что, с точки зрения стран-победительниц, фашистская Германия просто перестала существовать. Но важнее то, что трибунал (равно как и Организация Объединенных Наций) зафиксировал превосходство общих гуманистических, цивилизационных норм над тем или иным конкретным правом. Именно это обстоятельство делает оправданной и возможной деятельность всякого рода международных правозащитных организаций, международных трибуналов и судов вроде Гаагского или Страсбургского, вообще принятие обязательных для всех стран решений. Так что когда кто-либо заявляет, что права человека не есть внутреннее дело той или иной страны, то он действует в духе Нюрнберга. Устав Нюрнбергского трибунала был, конечно, сверстан на скорую руку. В частности, в нем не была сформулирована мера ответственности за то или иное конкретное преступление. Трибунал мог, исходя из своего понимания, приговорить преступника к любому наказанию, включая смертную казнь. Но существовал и орган, который мог смягчить приговор трибунала, - Контрольный Совет стран-победительниц, управляющий Германией. Иными словами, страны-победительницы оставляли за собой право проявить милосердие. Этого, кстати, сделано не было. Контрольный Совет в октябре 1946 года утвердил все приговоры, и 16 октября они были приведены в исполнение. Воля к правосудиюПри чтении документов Нюрнбергского процесса возникает ощущение, что, начиная с подготовки обвинительного заключения, процесс приобрел собственную логику и пошел дальше задуманного политиками. В сущности, нацистских преступников судили не столько за конкретные убийства миллионов мирных людей (за них, конечно, тоже), сколько за заговор против мира, за создание преступной партии и преступного государства, за возведение насилия и жестокости в ранг политических принципов, за подготовку и ведение войны. В приговоре, занявшем сотни страниц, подробно исследуется путь гитлеровцев к власти. Как преступление рассматривается захват, к примеру, Австрии и Чехословакии (это, кстати, хотя и косвенное, но все же довольно ясное осуждение Мюнхенского соглашения, в котором западные державы фактически разрешили Гитлеру совершить эти преступления). Более того, вся деятельность нацистской партии признается преступной, поскольку трибунал увидел в ней признаки заговора и подготовки к агрессивной войне. Интересно, что трибунал в качестве доказательства рассматривал даже книгу «Майн кампф», поскольку она была не личным дневником фюрера, а, как сформулировано в приговоре, «скорее можно сказать, что содержание этой книги объявлялось с крыш домов». Иными словами, трибунал необыкновенно подробно описал, что же именно можно считать преступлениями против мира и человечности. Нюрнберг заложил основы действенного мирового правосудия, показал, что при наличии политической воли оно может быть вполне эффективным. К сожалению, никогда больше мир не оказывался так единодушен в своем отвращении к насилию и войне, как в 1945 году. Холодная война, «железный занавес», бесконечная и во многом опасная конкуренция между СССР и США, их борьба за влияние, что часто заставляло сверхдержавы поддерживать по меньшей мере сомнительные режимы и покрывать их преступления, - все это подрывало основы международного правосудия. Часто — и это особенно видно в случае Руанды - не хватало решимости довести дело до международного суда. Если, к примеру, в случае Югославии многое можно объяснить запутанностью ситуации, обоюдностью преступлений (хотя почему бы не судить одновременно преступников всех сторон конфликта?), нежеланием подливать масла в огонь, двойственной ролью некоторых европейских стран в распаде Югославии и тому подобными соображениями, то для рассмотрения преступлений в Руанде препятствий было значительно меньше. По существу, объяснение одно - нежелание европейцев и американцев рисковать своими людьми и вмешиваться в дела Африки. Есть, наконец, и еще одна сторона после-нюрнбергской истории. На многих заседаниях Комиссии ООН по правам человека в Женеве представители стран третьего мира часто объединяются и заявляют, что к ним европейские принципы соблюдения прав человека не относятся. Развязывать же войну для утверждения демократии и гуманизма в странах, не разделяющих европейской концепции прав человека, и опасно, и бессмысленно. Потому остается только один путь: изо всех сил поддерживать и оборонять цивилизацию там, где она есть, и потихоньку продвигать туда, где ее пока нет. В сущности, мировому сообществу правосудие необходимо так же, как и любому государству. Во-первых, существует проблема с исполнением международных договоров. Упомянутая в начале статьи идея международного арбитража, призванного улаживать спорные вопросы в исполнении соглашений, не оправдала себя, поскольку никак не была увязана с механизмом соблюдения договоров. Во-вторых, есть общие принципы человечности, соблюдение которых не является внутренним делом той или иной страны. Вообще говоря, полноценное международное правосудие, как и всякое правосудие, должно не только обладать достаточным авторитетом, чтобы выносить вердикты, но и быть в состоянии их осуществить, то есть располагать силой и волей. Как раз последнего чаще всего, к сожалению, нет. Так что Нюрнберг был и остается классическим и единственным пока символом торжества гуманизма и правосудия. Дубинка для ГерингаБеседа с Евгением Ананьевичем Халдеем, фотокорреспондентом на Нюрнбергском процессеМатериал подготовил Борис Жуков Войну я прошел от первого до последнего дня, закончил ее в Вене. Потом снимал Потсдамскую конференцию, в августе 1945 года ездил на Дальний Восток снимать войну с Японией. Только вернулся в Москву - мне говорят: собирайся, поедешь в Нюрнберг снимать суд над главными военными преступниками. Я тогда еще и не знал, где этот Нюрнберг... Порядок был такой: чтобы фотографы не мешали ходу процесса, в верхней части стен зала были сделаны специальные окна. С внешней стороны к ним примыкали стеклянные боксы. Фотокор, отстояв очередь (на процесс съехалось более 200 фотографов), получал три минуты для съемки сквозь стекло. До Нюрнберга я нацистских вождей видел только на карикатурах, так что, войдя первый раз в этот бокс, я, вместо того чтобы снимать, попытался сориентироваться, кто есть кто. Три минуты быстро прошли, вошел американец-охранник. Я начал на ломаном английском (немецким я после фронта владел уже прилично, а вот по-английски не мог еще почти ничего сказать) объяснять, что я ничего не успел. Но он слушать не стал, взял меня за шиворот и выставил вон. Пришлось снова вставать в конец очереди, но уж когда я второй раз зашел в эту кабину, я уже знал, кого и как мне снимать. Кстати, я потом понял, почему я прежде не видел фотографий главных нацистов. У меня сложились очень хорошие отношения с Романом Карменом, руководившим в Нюрнберге группой кинохроники. Когда потом он сделал по нюрнбергским материалам свой фильм «Суд народов», он хотел, чтобы премьера фильма сопровождалась выставкой моих фотографий с процесса. Но нам это категорически запретили: дескать, не нужно, чтобы наши люди видели, что в нацистах есть что-то человеческое. В фильме, мол, лицо мелькнет — и нет его, а в фото зритель может долго вглядываться... В этом есть доля истины - восприятие фотографии действительно совсем иное, нежели восприятие киносъемки. Но, по-моему, тот, кто знает, что сделали эти люди, никакой симпатии к ним не почувствует. Между прочим, когда американцы на процессе показывали свои документальные съемки в Дахау, сами подсудимые кричали от ужаса — мне кажется, искренне. Не могли поверить, что это они сотворили такое... Там, в Нюрнберге, я познакомился с личным фотографом Гитлера Генрихом Хофманом. У него одно время работала лаборанткой Ева Браун, пока на одном из приемов Гитлер вдруг не обратил внимание на девушку с фотовспышкой и не увел ее... Впечатлений у меня на процессе, конечно, было много. Расскажу два эпизода. Однажды меня вызвал один из советских обвинителей, Александров, и попросил привезти фотографии: общий вид зала, скамья подсудимых и несколько фрагментов. Когда я принес их ему в кабинет, там находился высокий немец в темно-синем штатском костюме. Они разложили мои фотографии, Александров принялся объяснять немцу: здесь, мол, судьи, здесь обвинители, здесь переводчики, вы будете вот тут... Потом показал на скамью подсудимых и спросил: кого вы здесь знаете? Тот уверенно назвал всех подсудимых. Потом немца увели наши ребята в штатском (видимо, смершевцы), а мне Александров посоветовал немедленно забыть все, что я тут видел. Назавтра Роман Руденко - главный обвинитель с советской стороны на процессе - говорил о каком-то документе, изобличающем подсудимых в вероломстве и подготовке агрессии. Защита, конечно, потребовала доказательств - доступ к документу имели очень немногие, и все они участвовали в работе над ним, а значит, должны были свидетельствовать против себя. И тогда Руденко сказал: «Господа судьи, я могу представить вам очень авторитетного свидетеля, который может подтвердить сказанное мною». Председательствующий Лоренс спросил, сколько для этого потребуется дней. Руденко ответил, что всего пять минут. Лоренс дал согласие, и Руденко объявил, что в суд вызывается свидетель обвинения Паулюс. Открылась дверь - и в зал вошел тот самый немец в синем костюме. Когда он занял свидетельское место, в него впились глазами все, кто был в зале, но особенно подсудимые: они до того момента были уверены, что фельдмаршала давно нет в живых. Не смущаясь всеобщим вниманием, Паулюс ровным и уверенным голосом изложил свои показания. Тогда Штаммер, адвокат Геринга, спросил его, как может он, германский фельдмаршал, помогать врагам Германии. Паулюс на это ответил, что считает главными врагами Германии тех, кто толкнул ее на преступную авантюру. Как только он произнес эти слова, все подсудимые затопали ногами, застучали кулаками, начали расшатывать деревянные барьеры... Но вокруг были расставлены дюжие парни из американской военной полиции, и у каждого из них были дубинка и приказ применять ее при необходимости. Дубинки тут же прошлись по рукам и плечам недавних владык Европы, и порядок быстро был восстановлен. Другой раз шеф американских фотографов пригласил меня на съемку подсудимых во время обеда. Я поднялся на второй этаж и увидел: вдоль стены стоят столы, сбитые из неструганых досок. Стол на четверых, на каждом месте стоит крышка от американского солдатского котелка, лежат ложка, две или три галеты и два квадратных кусочка хлеба. Подсудимые поднимаются по одному, моют руки, некоторые заправляют салфетки. Если в зале суда подсудимых рассаживали по их положению, то тут они садились, кто с кем хотел. (Кальтенбруннер сидел один, за его столик никто не хотел садиться - гестаповец!) Солдат с ведром подходил к столику и большим черпаком ляпал в каждую крышку-миску порцию фасоли - нарочито грубо. Я прошел по залу, сделал несколько снимков и подошел к столику, за которым сидели Геринг, Дениц, фон Ширах и Розенберг. Геринг посмотрел на меня и вдруг начал орать: убирайтесь отсюда, и все такое. Я оторопел, даже попятился назад, а из него продолжали сыпаться всевозможные «ферфлюхте!» [ «Пошел к черту!»] и «руссише швайн». Подбежал американский лейтенант, решивший, что я что-нибудь такое сказал или сделал. Я объяснил, что только хотел снять, а он раскричался. Лейтенант рявкнул на Геринга, но тот продолжал орать. Тогда он просто огрел рейхсмаршала дубинкой по плечу, прибавив при этом: «Son of a bitch!» [«Сукин сын!»]. Геринг тут же обмяк, замолк, и я его снял. Однако после этого случая всякий раз, когда я оказывался в зале суда, Геринг отворачивался от меня, а я - от него. (Мне тоже было несколько неудобно, что он из-за меня получил дубинкой.) Когда в конце процесса мы все в перерывах фотографировались «на память» с подсудимыми, мой знакомый американец решил сняться с Герингом. Он дал мне свой аппарат, встал рядом с «объектом» (тот в это время разговаривал с адвокатом), и я его снял. Я говорю: теперь ты меня сними. Он взял мою камеру, я встал на его место, но тут Геринг увидел меня и закрыл лицо рукой. Так он у меня на этом снимке и остался. Вообще мне с Герингом не везло. На скамье подсудимых он сидел крайним, и из бокса для фотографов его не было видно за американским охранником. В конце концов я договорился с американцем (английский я уже освоил), что ровно в 12 часов он посмотрит на часы и отойдет на два метра в сторону. В конце процесса фотографы были уже не так многочисленны и активны, как в первые дни, и очередь в боксы рассосалась. Охраннику, конечно, я потом поставил обещанное угощение. Снял я Геринга и крупно, на свидетельском месте. Советские судьи и их секретари сидели ближе всех к этому месту. Я договорился с судьей Никитченко и его секретарем, что после обеда, когда суд должен был слушать показания Геринга, я на час подменю секретаря. Чтобы не привлекать внимания охраны, я сел на место заранее, еще во время перерыва, поставил камеру на пол, спичечной коробкой зафиксировал ее в нужном положении, приготовил кассету, вынул шторку. И когда Геринг занял место, я тихонько нажал спуск. Охрана ничего не заметила. Или сделала вид, что не заметила, - охранники относились к нам с пониманием. Тем не менее на казнь американцы нас не пустили. Саму казнь вообще никто не снимал, а тела казненных с веревками на шее они позволили снять только своим. Геринг, ухитрившийся отравиться за два часа до казни, лежал вместе со всеми, но без петли. Кстати, один из журналистов сообщал, что «наци № 2» якобы все-таки повесили мертвым, - ничего подобного, конечно, не было. Другой в репортаже, отправленном заранее, живописал, как «тучный Геринг первым поднялся на эшафот...». В этом отношении нам, фотокорреспондентам, легче. Каждому своёНюрнбергский трибунал судил двух журналистов: один был помилован, другой — казнен Как и всякий суд, международный военный трибунал имел право и наказать, и оправдать. Возможностью признать кого-либо невиновным трибунал воспользовался три раза, оправдав Франца фон Папена, Гельмара Шахта и Ганса Фриче. Первые двое в самом деле могут считаться людьми, вина которых в развязывании войны, в преступлениях не является несомненной. Шахт, сыграв большую роль в привлечении промышленников и банкиров Германии на сторону фашистов, фактически прекратил с 1939-го тесное сотрудничество с Гитлером, а под конец войны вообще угодил в концлагерь. Фон Папен, побыв недолго германским канцлером, служил послом Германии в Австрии (до 1938 года) и в Турции (до 1944-го) и, в общем, серьезных решений не принимал. Другое дело Ганс Фриче руководитель отдела внутренней пропаганды Министерства народного просвещения и пропаганды «Третьего рейха», шеф всех 2300 немецких газет, один из самых популярных радиоведущих Германии, еженедельно выходивший в эфир с программой «Ганс Фриче говорит», а под конец войны возглавивший радио Германии. Фриче каждый день совещался с Геббельсом, его подпись стояла под многими руководящими документами. В то же время трибунал приговорил к повешению Юлиуса Штрейхера - издателя печально известной антисемитской газетенки «Дер Штюрмер», одной из 2300, подчиненных Фриче. (Фриче и сам был ярым антисемитом, обвинявшим евреев в том числе в развязывании войны.) Обвиняя Штрейхера, суд счел, что публицистическая деятельность «антисемита №1», его бесконечные призывы к насилию над евреями, которые вообще не люди, а «чума и микробы», достаточны для смертной казни. Как сказано в приговоре, «этим ядом» (антисемитизмом и призывами к насилию. -.«Итоги») Штрейхер «отравлял умы тысяч немцев, и в результате они последовали за национал-социалистами в их политике преследования и уничтожения евреев». Итак, руководитель немецкой печати помилован, а издатель одной из газет, печатавшей, по определению суда, растлевающие статьи, «отвратительные по своему характеру», казнен. Интересно понять, почему же трибунал не признал виновным Ганса Фриче. Аргументы суда были таковы: во-первых, Фриче был незначительным в германской иерархии лицом. Он, например, вступил в партию только в 1932 году, тогда как Штрейхер был одним из ветеранов НСДАП (член партии с 1921 года). Во-вторых, суд счел достоверными утверждения Фриче о том, что тот сам часто был дезинформирован, не знал, что в Германии проводится целенаправленная политика по уничтожению военнопленных, евреев, о том, что издаются преступные приказы. То есть он не принимал участия в подготовке пропагандистских и подстрекательских кампаний. В-третьих, нашлись свидетели, которые заявили, что Фриче дважды пытался закрыть газету «Дер Штюрмер», что он высказывал несогласие с приказами о тотальном уничтожении советских военнопленных, «комиссаров» и так далее. Трибунал оправдал Фриче исходя из того, что «он скорее ставил своей целью возбудить у народа стремление оказывать поддержку Гитлеру и германским военным усилиям». Но кажется, свою роль сыграли и другие обстоятельства, которые и поныне ограничивают ответственность многих преступников. Фриче воспринимался судом как профессионал-журналист, в отличие от Штрейхера, который рассматривался как идейный нацистский писатель, то есть сознательный подстрекатель. Фриче предстал перед судом как конформист и карьерист, лишенный твердых убеждений. В каком-то смысле правы те, кто говорит, что если судить таких, как Фриче, то за соучастие в нацизме надо судить всех немцев. Но есть и другая точка зрения, согласно которой Фриче не меньший, а даже больший преступник, чем Штрейхер. Возможности воздействия Штрейхера были исходно ограничены кругом лиц, предрасположенных к фашизму. Фриче же притягивал к нацизму тех, кто не был антисемитом, тех, кто сомневался в фашизме, тех, кто не хотел войны. Фриче преданно служил преступному режиму. В известном смысле, с точки зрения соответствия своим убеждениям, Штрейхер как фанатичный негодяй был честнее прагматичного подлеца Фриче. Фриче отпустили из-под стражи прямо во Дворце юстиции, в перерыве между заседаниями. Итоги 15 октября 1996 « Я отомстил за жертвы концлагерей»Материал газеты «Вечерняя Москва», 13 мая 1997 годаВ доме для престарелых на берегу океана в пригороде Бостона живет 79-летний Джозеф Мальта — один из двух людей, сыгравших финальный акт трагедии Тысячелетнего Рейха. «Я ни о чем не жалею. Меня не мучают кошмары, ничего, кроме наслаждения — большого наслаждения, — я не испытал, убивая их. И если бы мне поручили повесить того, который еще остался, Прибке из СС, я бы сделал это хоть сегодня». Есть, вероятно, некое предначертание судьбы в том, что кровавые мясники нацизма нашли свою смерть в руках простого плиточника, сына итальянских эмигрантов, человека спокойного, даже кошки не обидевшего, вплоть до 1945 года, когда однажды в нем внезапно проснулся неукротимый мститель. В 1946 году, когда Нюрнбергский процесс против нацистских военных преступников подходил к концу, ефрейтор Джозеф Мальта, младший в многодетной семье Стелларио и Антонеллы Мальта, эмигрировавших в США из Палермо в 1905 году, был «МР» — военным полицейским в составе союзнических сил. Когда сержант Джон Вудс, палач, назначенный международным трибуналом, узнал, что ему предстоит повесить одиннадцать человек, он запросил себе помощника. Мальта вызвался добровольцем и был принят. Зачем ему это было нужно? Мне довелось побывать в разных концлагерях, и я своим глазами видел, что делали эти ублюдки с пленными, с евреями и прочими, кто только попадал к ним в лапы. Война закончилась в мае, и у меня уже не было возможности свести счеты с этими свиньями. И помочь повесить их просьбу я воспринял как возможность отыграться». «Жаль только, что я слишком поздно прибыл в Германию со своей виселицей, не сумев спасти тем самым сотни тысяч жизней. Каждый раз, надевая петлю на шею одного из них — Риббентропа, Кейтеля, Йодля, Штрейхера или Зейсс-Инкварта — и чувствуя, как их тела напрягались в ожидании, я шептал: «А сейчас испытай то, что ты заставил вынести стольких невинных». Они все немного понимали по-английски... надеюсь, они слышали меня перед тем, как провалиться в люк». «Повешение — дело грязное. Это слюна и кровь. Всего я провел их сорок: кроме этих, из Нюрнберга потом пришлось иметь дело еще с рыбешкой помельче, с эсэсовцами, которых приговаривали чрезвычайные трибуналы. Повешенные обычно умирают минут двадцать, некоторые при этом не теряют сразу сознания, когда петля ломает им шею — булькают, хрипят, стонут, пускают кровавые слюни. Порой, когда я прописывал им «помилование», они забрызгивали мне всю форму». Помилование? Как это так? «Да, просто, вот этими самыми руками. Очень просто: встаешь перед повешенным, придерживаешь его левой рукой, а правой проводишь через его затылок к правому уху, а потом резко и сильно дергаешь назад. Хряп, шея ломается, и он больше не стонет. Шейная кость уже надломлена и поддается сразу. Нет, я не зверь. Я не верю в Бога, но если Бог есть, я уверен, что когда он заполучит меня на небо, то скажет мне: «Спасибо тебе, Джо, за то, что ты хорошо сделал мою работу». «Божью работу» начали своим инструментом за месяц до дня казни местные плотники. Сицилиец с первого взгляда увидел, что старый немецкий эшафот при тюрьме был просто «загоном для убоя скота». После прохода тела створки люка закрывались слишком резко, и если приговоренный был высокого роста, то его голова не успевала пройти, застревала, и створки ее уродовали. «Джонни, — сказал я сержанту, — мы же не мясники. Надо придумать что-то поприличней. Давай закажем новые виселицы у нюрнбергских плотников, установим мощные магниты под полом и под люком, и тогда створки будут открыты столько, сколько нам надо, а тело будет проскакивать без проблем». Прилежный немецкий плотник сделал все так, как ему заказали. Виселицы были готовы к приему своего первого клиента — рейхсмаршала Германа Геринга. «Но Геринг меня обманул: проглотил в камере капсулу с цианистым калием, которую неизвестно, где взял». Обманул? «Ну да, это уже был вопрос личных отношений между нами, исполнителями приговора, и им. Когда я проходил мимо его камеры, он кричал мне на ломаном, но понятном английском: «Эй, палач, у вас не получится вздернуть меня». А я ему в ответ: «Подожди-подожди, я как раз готовлю для тебя специальную веревку». Но та веревка так и не пригодилась для Геринга, и Джо Мальта прихватил ее с собой на память. все-таки трем виселицам, двум основным и одной запасной, работы хватило. В начале второго ночи 16 декабря два охранника ввели первого осужденного — Иохима фон Риббентропа. Под ярким, как в анатомическом театре, светом неоновых ламп, рейхсми-нистр иностранных дел преодолел 13 ступенек эшафота — их всегда тринадцать — и подошел к ефрейтору Мальта. «Сержант Джон Вудс стоял у рычага, открывавшего люк. Я ждал Риббентропа у петли». Пока капеллан читал свои молитвы, Джозеф Мальта связал Риббентропу руки армейским брючным ремнем, надел ему на голову «чулок» (как палачи называли черный мешок), а затем петлю на шею. «Я затянул петлю потуже, так, чтобы веревка приходилась точно по горлу, а узел сильно давил бы на область между шеей и затылком, потому что именно он сразу надламливает кость, хряп, и, если все идет хорошо, повешенный тут же лишается чувств». Потом он зашел Риббентропу за спину и проверил натяжение веревки. «Если натяжение слабое, то узел начинает царапать шею, проступает кровь, вообще голова может оторваться от тела». Палачи установили между собой соглашение. Сигналом к приводу рычага и открыванию люка им служила окончание молитвы капеллана. После того, как союзническая комиссия спрашивала у приговоренного его имя и он произносил последнее, слышался только голос священника. «Все молитвы заканчиваются словом «Аминь!», и мы решили, что это и будет сигналом»... Во веки веков, АМИНЬ. Сержант Вудс нажимает на рычаг, Джо Мальта отпускает веревку. Тело Риббентропа обрушивается в люк и исчезает у всех из виду. Но не из вида Джо. Сын сицилийского плиточника должен был сбежать вниз по лесенке, залезть под эшафот и удостовериться, что приговоренный потерял сознание. «Я проверял наклон головы по отношению к плечам. Если угол острый, значит, кость сломалась, как надо. Если голова стояла прямо, я повисал на теле, чтобы увеличить его вес, а если и этого не хватало, я ломал ему шею своим «помилованием». Иногда требовалось повторить два раза. Хряп-хряп. Реквием по империи зла. Риббентроп умер довольно быстро, прокричав перед этим: «Миру — мир». «Подумать только, — до сих пор возмущается Джо, — такое дерьмо, а туда же, миру — мир». А потом пошло по-разному. Те, кто покрупней, потяжелей, умирали лучше, быстрее благодаря своему весу. Маленькие и худые мучились. «Хуже всех был Юлиус Штрейхер. Это был совсем мелкий человечек, и когда я спустился вниз, он был еще жив, изо рта у него с хрипом выбивались кровь и пена. Я повис на нем и потянул несколько раз, но он все равно не умирал. Тела висельника и палача переплелись, подобно двум звонарям, раскачивающим язык колокола. Под конец Джо удалось сломать ему шею своим приемом. Хряп. Выполнив свою работу, он подавал знак врачам, которые должны были установить и засвидетельствовать смерть. Семь минут после открытия люка мучился в петле Риббентроп. Восемнадцать минут — Штрейхер, но дольше всех хрипел Кейтель — 24 минуты. Сержант Вудс обрезал веревку вверху, а затем другие МР, военные полицейские, укладывали труп с обрезком петли на шее в открытые сосновые гробы, выстроенные вдоль стены. После Риббентропа остальные всходили на виселицу, видя трупы своих предшественников. «Им было прекрасно все видно, какими они будут всего через несколько секунд». Благодаря системе двух сменных виселиц и использованию одноразовых веревок и мешков казнь удалось закончить всего за 103 минуты. 16 октября после десяти экзекуций Джо Мальта спал прекрасно, как спит прекрасно и по сей день. «У меня никогда не было ни сомнений, ни угрызений. И сегодня, как, и тогда, я верю в справедливость смертной казни». Вернувшись домой в 1947 году, он больше никогда никого не убивал. Как и отец, работал плиточником до самой пенсии. Трое детей от первого брака, девочки-двойняшки и сын, умерший в раннем детстве. От той ночи виселиц в Нюрнберге у него осталось несколько реликвий: кроме веревки, так и не понадобившейся Герингу, он бережно хранит военную форму, документы об увольнении со службы и небольшую картонную коробку. В коробке лежит этакая адская игрушка: если бы у дочерей дьявола был домик для кукол, это было бы его шедевром. Маленькая, выполненная с аккуратным соблюдением масштаба виселица во всех деталях: эшафотик, тринадцать ступенек, верёвочка с петлей, лучок с магнитами. «Мне сделал ее все тот же плотник из Нюрнберга, это просто чудо. Элизабет Тейлор — она еврейка, как-то узнала о ее существовании и хотела купить за большие деньги. Я отказал ей, по крайней мере, до моей смерти». Его «коллега», сержант Джон Вудс, мастер своего дела, постоянно совершенствовавший свое искусство, погиб в 1950 году в Сан-Антонио при испытании нового прогрессивного орудия — электрического стула. Подготовил Алексей ЛАРИОНОВ Процесс векаНюрнбергский палач - кто ты?28-летний сержант американской военной полиции Джозеф Молта сознательно сделал свой выбор... и вошел в историю как «палач десяти», несмотря на то, что в официальных документах и воспоминаниях очевидцев присутствует другое имя — Джон Вудд (на снимке). Именно Молта, по его словам, 16 октября 1946 года привел в исполнение смертный приговор, вынесенный Международным военным трибуналом в Нюрнберге нацистским преступникам, казнив десятерых главарей «Третьего рейха» и их приспешников в лице правительственных и военных деятелей фашистской Германии. В общей сложности американец участвовал в казни 60 человек. «Я делал это с удовольствием 11 сделал бы это еще раз!» - откровенно признался 78-летний палач-ветеран, проживающий сейчас в небольшом городке Ривер, что в штате Массачусетс, спустя полвека. Решение стать палачом в Нюрнберге он принял «под впечатлением от пребывания на германской земле», лично узнав о злодеяниях фашистов. «Мне было легко решиться на такой шаг. Это надо было сделать», — сказал он. Контрольный Совет по Германии отклонил просьбы о помиловании, и 16 октября в 1 час 11 минут под ногами Риббентропа разошлись створки усовершенствованного Джозефом Молта эшафота. Журналисты и генералы, представляющие страны-союзницы по антигитлеровской коалиции, наблюдали за тем, как приговоренным надевали на голову черные мешки-колпаки и затягивали на шее петлю. Около эшафота .находились 11 гробов - одиннадцатый для Геринга, принявшего яд за несколько часов до казни. Немецкий священник читал молитву. Кино- и фотосъемка казни была категорически запрещена. В 2 часа 46 минут приговоренные к смертной казни через повешение Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Заукель, Йодль, Зейсс-Инкварт и Кальтенбруннер были уложены в гробы после приведения приговора в исполнение. Американский военный врач зафиксировал их смерть. Борман был приговорен заочно. Оставив военную службу в 1947 году, Джозеф Молта вернулся домой в Ривер и долгое время работал циклевщиком полов. Н.З. |
Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019
полная версия сайта