Литературно-исторические заметки юного техника

Ptiburdukov.RU
сегодня3декабря2024

Наверх

пьеса М.А.Булгакова «Дни Турбиных»


5 октября 1926 года на сцене Московского Художественного Академического театра (МХАТ) состоялась премьера пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных».

Пожалуй, в истории русскоязычной драматургии XX века трудно найти пьесу с более драматичной, но интересной судьбой. Ни одно из произведений М.А. Булгакова при жизни автора не получило ни столь широкой известности, ни признания публики, как «Дни Турбиных». Спектакль МХАТа пережил аншлаги и бурю оваций. На долю мало кому известного в 1926 году драматурга выпала настоящая травля. Однако пока профессиональные критики-литературоведы и идеологически подкованные цензоры забрасывали пьесу ругательными рецензиями, добиваясь её немедленного запрещения, зрители воистину жили жизнью её героев. Искренне сопереживая событиям на сцене, публика давала волю эмоциям, плакала и смеялась, размышляла, вслед за Булгаковым, о непростых судьбах своей страны.

История создания пьесы

3 апреля 1925 года М.А. Булгаков получил приглашение режиссера МХАТа Б. И. Вершилова придти в театр, где ему предложили написать пьесу на основе только что вышедшего романа «Белая гвардия».

МХАТ, «Дни Турбинных», 1926
МХАТ, «Дни Турбинных», 1926

К тому времени была опубликована лишь первая часть произведения, но театр нуждался в современной пьесе. В этот момент замысел такой пьесы у автора уже существовал – он как бы продолжал раннюю пьесу Булгакова «Братья Турбины». Автобиографические герои произведения (Турбина — девичья фамилия бабушки Булгакова со стороны матери) были перенесены во времена революции 1905 года. Будучи заведующим литературной секцией подотдела искусств, М. А. Булгаков осуществил постановку «Братьев Турбиных» во Владикавказе (1920 год). По мнению самого автора, пьеса была «сырая» и особенного успеха спектакль не имел. Предложение Вершилова заставило Михаила Афанасьевича вновь обратиться к памятным событиям в Киеве на рубеже 1918-1919 годов. Работу над первой редакцией новой пьесы «Белая гвардия» он начал в июле 1925 года, а в сентябре уже был прочитан её первоначальный вариант. На прочтении в театре присутствовал Константин Сергеевич Станиславский (Алексеев), Вершилов и другие ведущие режиссёры и актёры МХАТа. В первой редакции были повторены почти все сюжетные линии романа и сохранены его основные персонажи. Алексей Турбин еще оставался военным врачом, среди действующих лиц присутствовали полковники Малышев и Най-Турс. Этот вариант не удовлетворил МХАТ из-за своей «романической» затянутости и наличия дублирующих друг друга персонажей.

В следующей редакции, которую Булгаков читал труппе МХАТа в конце октября 1925 года, Най-Турс был устранен и его реплики переданы полковнику Малышеву. А к концу января 1926 года, когда было произведено окончательное распределение ролей в будущем спектакле, Булгаков убрал и Малышева, превратив Алексея Турбина в кадрового полковника-артиллериста, действительного выразителя идеологии белого движения. Теперь именно Турбин, а не Най-Турс и Малышев погибал в гимназии, прикрывая отход юнкеров, и камерность турбинского дома взрывалась трагедией гибели его хозяина.

Из-за цензурных требований текст пьесы понёс существенные потери. Была снята сцена в петлюровском штабе, ибо петлюровская вольница в своей жестокой стихии очень напоминала красноармейцев. Возражение вызывало название «Белая гвардия». Оно казалось слишком вызывающим. К. С. Станиславский под давлением Главреперткома предлагал заменить его на название «Перед концом», которое Булгаков категорически отверг. В августе 1926 года стороны сошлись на названии «Дни Турбиных» (в качестве промежуточного варианта фигурировала «Семья Турбиных»). 25 сентября 1926 года «Дни Турбиных» были разрешены Главреперткомом только во МХАТе. В последние дни перед премьерой пришлось внести ряд изменений, особенно в финал, где появились нарастающие звуки «Интернационала», а Мышлаевского заставили произнести «здравицу» Красной Армии и выразить готовность в ней служить.


Н. Хмелев в роли Алексея Турбина (в центре)

Большую роль в переговорах о разрешении пьесы сыграл, как ни странно, нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов. 20 октября 1927 года Станиславский направил ему благодарственное письмо: «Глубокоуважаемый Клементий Ефремович, позвольте принести Вам от МХАТа сердечную благодарность за помощь Вашу в вопросе разрешения пьесы «Дни Турбиных», — чем вы оказали большую поддержку в трудный для нас момент».

Реакция публики

«Дни Турбиных» с премьерного спектакля пользовались уникальным успехом у публики. Это была единственная пьеса в советском театре, где белый лагерь показывался не карикатурно, а с глубоким сочувствием. Личная порядочность и честность противников большевиков не ставились под сомнение, а вина за поражение возлагалась на штабы и генералов, не сумевших предложить приемлемую для большинства населения политическую программу.

За первый сезон 1926 - 1927 годов «Дни Турбиных» прошли 108 раз, больше, чем любой другой спектакль московских театров.

Алексея Турбина блистательно играл Н. Хмелёв, Елену – О. Андровская (Шульц) и В. Соколова, Лариосика – М. Яншин, Мышлаевского – Б. Добронравов, Шервинского – М. Прудкин, Николку – И. Кудрявцев. Постановщиком выступил молодой режиссёр И. Судаков, художественное руководство осуществлял сам К. Станиславский.

«Дни Турбиных» стали знаковой постановкой, своего рода «Чайкой» для молодого поколения актёров и режиссёров Художественного театра.

Пьеса пользовалась любовью со стороны самых широких слоёв населения: как интеллигентная беспартийная публика, так и военные, и даже партийные лидеры с удовольствием посещали спектакль.

Вторая жена драматурга Л. Е. Белозерская в своих мемуарах воспроизводит рассказ одной знакомой о мхатовском спектакле:

«Шло 3-е действие «Дней Турбиных»... Батальон разгромлен. Город взят гайдамаками. Момент напряженный. В окне турбинского дома зарево. Елена с Лариосиком ждут. И вдруг слабый стук... Оба прислушиваются... Неожиданно из публики взволнованный женский голос: «Да открывайте же! Это свои!» Вот это слияние театра с жизнью, о котором только могут мечтать драматург, актер и режиссер».


Ольга Андровская-Шульц в роли Елены

Пьеса М.А. Булгакова «Дни Турбиных» была воспринята «на ура» и белоэмигрантами. Уже в 1927-28 годах, когда за границей ещё ничего не знали ни о Булгакове, ни о его романе «Белая гвардия» манускрипты пьесы переписывались от руки бывшими белыми воинами. Во многих центрах скопления русской эмиграции: Берлине, Париже, Праге, Белграде «Дни Турбиных» были поставлены русскими эмигрантскими театрами и самодеятельными коллективами.

Сохранилась весьма эмоциональная переписка одного из героев пьесы - гетмана Скоропадского - с начальником II отдела РОВС (Русского Общевоинского Союза, самой крупной военной организации эмиграции) генерал-майором А.А. фон Лампе. Экс-гетман проживал в это время в пригороде Берлина Ванзее. До него быстро дошли слухи о том, что Комитет помощи студентам, среди которых было много офицеров белых армий и юнкеров, осуществил в Берлине постановку пьесы М. Булгакова «Дни Турбиных». В своём дневнике генерал фон Лампе – глава русской колонии в Берлине – описывает настоящее воодушевление, вызванное «Днями Турбиных» среди эмигрантской молодёжи. Пьеса была воспринята с восторгом, как зрителями, так и самими исполнителями главных ролей. Лишь недавнего властителя Украины не на шутку возмущало её содержание, а также факт участия в спектакле бывших белых воинов. Скоропадский выступил с резкими обвинениями в адрес фон Лампе, который допустил постановку и сам выступил в качестве военно-исторического консультанта «этого безобразия». В результате был поставлен крест на хороших личных отношениях корреспондентов. Дело едва не дошло до вызова на дуэль, но в своём исчерпывающем ответе Скоропадскому (правда, так и не отправленном адресату) генерал высказал общую для всей эмиграции мысль: пьеса замечательная, и её необходимо ставить и смотреть. Фон Лампе писал Скоропадскому в ноябре1928 года:

«На сцене выведены русские офицеры – горячие патриоты, выведены исторические типы русского офицерства, которые дали и бойцов за Киев, и мучеников Добровольческой армии, и героев русской эмиграции. Это те офицеры, которые и теперь не закончили службы своей Родине и которые сквозь тяготы работы в шахтах Болгарии и у станков во Франции, только и мыслят о матери - России…».

ГАРФ.Ф.5853.Оп.1.Д.36.Л. 75-76

Своей пьесой М.А. Булгаков добился, как мы видим, невозможного: он сумел угодить как красным военачальникам (Сталин, Ворошилов, Будённый), так и самым непримиримым белым генералам.

Однако партийная публика иной раз пыталась устроить обструкцию «белогвардейщине». 2 октября 1926 года, в день публичной генеральной репетиции «Дней Турбиных», был организован диспут «Театральная политика советской власти». Владимир Маяковский – литературный конкурент и яростный критик творчества М. Булгакова – выступил с довольно резкой речью, в которой предлагал не запретить (чего добьётесь запрещениями?), а просто сорвать булгаковский спектакль...

Правда, никаких конкретных попыток сорвать представление «Дней Турбиных», по мнению биографов Булгакова и Маяковского, пролетарский поэт не предпринимал. До сих пор неизвестно в точности, видел ли В. Маяковский вообще эту пьесу. На спектаклях МХАТа его довольно заметная фигура в сезон 1926-27 годов так и не появилась. По воспоминаниям Белозерской, возмущённые зрители-партийцы нередко покидали спектакль, но никаких особенных эксцессов с их стороны в зале не наблюдалось.

Любопытный факт: когда в театре шли «Дни Турбиных» в Камергерском переулке дежурили сразу две кареты «скорой помощи». Люди так горячо сопереживали происходящему на сцене, что медикам не приходилось сидеть без дела.

Мнение критики

Почти вся критика дружно ругала «Дни Турбиных». Нарком просвещения А. В. Луначарский утверждал (в «Известиях» 8 октября 1926 г.), что в пьесе царит «атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля», считал её «полуапологией белогвардейщины». Позднее, в 1933 году, Луначарский назвал пьесу Булгакова «драмой сдержанного, даже если хотите лукавого капитулянтства». Остальные коммунистические критики и цензоры тоже не стеснялись в выражениях. О.С. Литовский (вспомним созвучного ему критика Латунского из «Мастера и Маргариты») немало сделал для изгнания булгаковских пьес с театральных подмостков. Вот одна из его рецензий, привёдённая нами в сокращённом виде:


М. Яншин в роли Лариосика

«Предельная искренность, с которой молодые актёры изображали переживания «рыцарей» белой идеи, злобных карателей, палачей рабочего класса, вызывала сочувствие одной, самой незначительной части зрительного зала, и негодование другой. Хотел или не хотел этого театр, но выходило так, что спектакль призывал нас пожалеть, по-человечески отнестись к заблудшим российским интеллигентам в форме и без формы.

Тем не менее мы не могли не видеть, что на сцену выходит новая, молодая поросль артистов Художественного театра, которая имела все основания встать в один ряд со славными стариками… В вечер премьеры буквально чудом казались все участники спектакля: и Яншин, и Прудкин, и Станицын, и Хмелёв, и в особенности Соколова и Добронравов…Мышлаевский – Добронравов был куда умнее и значительнее, глубже своего булгаковского прототипа. Несравненно трагичнее созданного автором мелодраматического образа был и Хмелёв в роли Алексея Турбина. Да и в целом театр оказался намного умнее пьесы. И всё же не мог её преодолеть!»

В статье журнала «Новый зритель» от 2 февраля 1927 года Булгаков отчеркнул следующее:

«Мы готовы согласиться с некоторыми из наших друзей, что «Дни Турбиных» циничная попытка идеализировать белогвардейщину, но мы не сомневаемся в том, что именно «Дни Турбиных» — осиновый кол в ее гроб. Почему? Потому, что для здорового советского зрителя самая идеальная слякоть не может представить соблазна, а для вымирающих активных врагов и для пассивных, дряблых, равнодушных обывателей та же слякоть не может дать ни упора, ни заряда против нас. Все равно как похоронный гимн не может служить военным маршем».

В письме правительству 28 марта 1930 года драматург отмечал, что в его альбоме вырезок скопилось 298 «враждебно-ругательных» отзывов и 3 положительных, причем подавляющее большинство их было посвящено «Дням Турбиных».

Единственным положительным откликом на пьесу оказалась рецензия Н. Рукавишникова в «Комсомольской правде» от 29 декабря 1926 года. Это был ответ на ругательное письмо поэта Александра Безыменского (1898-1973), назвавшего Булгакова «новобуржуазным отродьем». Рукавишников пытался убедить булгаковских оппонентов, что «на пороге 10-й годовщины Октябрьской революции... совершенно безопасно показать зрителю живых людей, что зрителю порядочно-таки приелись и косматые попы из агитки, и пузатые капиталисты в цилиндрах», но никого из критиков так и не убедил.

Критика обрушилась на Булгакова за то, что в «Днях Турбиных» белогвардейцы предстали трагическими чеховскими героями. О. С. Литовский окрестил булгаковскую пьесу «Вишневым садом белого движения», вопрошая риторически: «Какое дело советскому зрителю до страданий помещицы Раневской, у которой безжалостно вырубают вишневый сад? Какое дело советскому зрителю до страданий внешних и внутренних эмигрантов о безвременно погибшем белом движении?»

А. Орлинский бросил драматургу обвинение в том, что «все командиры и офицеры живут, воюют, умирают и женятся без единого денщика, без прислуги, без малейшего соприкосновения с людьми из каких-либо других классов и социальных прослоек».

7 февраля 1927 года на диспуте в театре Мейерхольда, Булгаков ответил критикам: «Я, автор этой пьесы «Дни Турбиных», бывший в Киеве во время гетманщины и петлюровщины, видевший белогвардейцев в Киеве изнутри за кремовыми занавесками, утверждаю, что денщиков в Киеве в то время, то есть когда происходили события в моей пьесе, нельзя было достать на вес золота».

«Дни Турбиных» в гораздо большей степени было реалистическим произведением, чем то допускали его критики, представлявшие действительность, в отличие от Булгакова, в виде заданных идеологических схем.

Герои и прототипы пьесы «Дни Турбиных»

ТАЛЬБЕРГ

В пьесе отображены не только лучшие, но и худшие представители русской интеллигенции. К числу последних относится полковник Тальберг, озабоченный лишь своей карьерой. Во второй редакции пьесы «Белая гвардия» он вполне шкурнически объяснял свое возвращение в Киев, который вот-вот должны были занять большевики: «Я прекрасно в курсе дела. Гетманщина оказалась глупой опереткой. Я решил вернуться и работать в контакте с советской властью. Нам нужно переменить политические вехи. Вот и все».

Своим прототипом Тальберг имел булгаковского зятя, мужа сестры Вари, Леонида Сергеевича Карума (1888-1968). Кадровый офицер царской армии, несмотря на свою прежнюю службу у гетмана Скоропадского и в белых армиях генерала Деникина, стал преподавателем красноармейской стрелковой школы. Из-за Тальберга Булгаков рассорился с семейством Карум. Однако для цензуры столь раннее «сменовеховство» такого несимпатичного персонажа, оказалось неприемлемым. В окончательном тексте своё возвращение в Киев Тальбергу пришлось объяснять командировкой на Дон к генералу П. Н. Краснову. Это выглядит странным: почему не отличающийся храбростью Тальберг выбрал столь рискованный маршрут? Город пока ещё занимали враждебные белым петлюровцы и вот-вот должны были занять большевики. Возвращение обманутого мужа прямо к свадьбе Елены с Шервинским нужно было Булгакову для создания комического эффекта и окончательного посрамления Владимира Робертовича.

Образ Тальберга в «Днях Турбиных» вышел куда более отталкивающим, чем в романе «Белая гвардия». Л.С. Карум писал по этому поводу в мемуарной книге «Моя жизнь. Роман без вранья»:

«…Булгаков не мог отказать себе в удовольствии, чтобы меня кто-то по пьесе не ударил, а жена вышла замуж за другого. В деникинскую армию едет один только Тальберг (отрицательный тип), остальные расходятся, после взятия Киева петлюровцами, кто куда. Я был очень взволнован, потому что знакомые узнавали в романе и пьесе булгаковскую семью, должны были узнать или подозревать, что Тальберг – это я. Эта выходка Булгакова имела и эмпирический – практический смысл. Он усиливал насчет меня убеждение, что я гетманский офицер, и у местного Киевского ОГПУ… Я написал взволнованное письмо в Москву Наде (сестре М.А. Булгакова – Е.Ш.), где называл Михаила «негодяем и подлецом» и просил передать письмо Михаилу… А, впрочем, я жалею, что не написал небольшой рассказик в чеховском стиле, где рассказал бы и о женитьбе из-за денег, и о выборе профессии венерического врача, и о морфинизме и пьянстве в Киеве, и о недостаточной чистоплотности в денежном отношении…»

Под женитьбой из-за денег здесь имеется в виду первый брак Булгакова – с Т. Н. Лаппа, дочерью действительного статского советника. Также и профессию венерического врача, по мнению Карума, будущий писатель выбрал исключительно из материальных соображений. Будучи земским врачом в Смоленской губернии, Булгаков пристрастился к морфию. В 1918 году в Киеве он сумел побороть этот недуг, но зато, если верить Каруму, пристрастился к спиртному. Возможно, алкоголь на какое-то время заменил Булгакову наркотик и помогал отвлечься от потрясений, вызванных крушением прежней жизни.

Карум, естественно, не желал признавать себя отрицательным персонажем. Но во многом списанный с него полковник Тальберг был одним из сильнейших, хотя и весьма отталкивающих образов пьесы. Приводить такого к службе в Красной Армии, по мнению цензоров, было никак нельзя. Поэтому Булгакову пришлось отправить Тальберга в командировку на Дон к Краснову.

МЫШЛАЕВСКИЙ

Под давлением Главреперткома и МХАТа существенную эволюцию в сторону сменовеховства и охотного принятия Советской власти претерпел симпатичный капитан Мышлаевский. В романе «Белая гвардия» у этого персонажа был вполне реальный прототип - сосед и приятель Булгаковых некто Виктор Сынгаевский. Однако в пьесе разгильдяй и пьяница, но честный малый Мышлаевский «стареет» на десять лет и обретает совершенно иные черты. Для развития образа автором был использован литературный источник — роман Владимира Зазубрина (Зубцова) «Два мира» (1921). Его герой, поручик колчаковской армии Рагимов так объяснял свое намерение. перейти к большевикам: «Мы воевали. Честно рэзали. Наша не бэрёт. Пойдем к тем, чья бэрёт... По-моему, и родина, и революция — просто красивая ложь, которой люди прикрывают свои шкурные интересы. Уж так люди устроены, что какую бы подлость они ни сделали, всегда найдут себе оправдание».


Б. Добронравов - первый исполнитель роли Мышлаевского

Мышлаевский в окончательном тексте говорит о своем намерении служить большевикам и порвать с белым движением: «Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество? А это отечество, когда бросили меня на позор?! И опять идти к этим светлостям?! Ну нет! Видали? (Показывает шиш.) Шиш!.. Что я, идиот, в самом деле? Нет, я, Виктор Мышлаевский, заявляю, что больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею. Я кончил!..»

По сравнению с Рагимовым Мышлаевский был сильно облагорожен в своих мотивах, но жизненность образа при этом полностью сохранилась.

После премьеры пьесы во МХАТе Булгаков получил письмо, подписанное «Виктор Викторович Мышлаевский». Судьба неизвестного автора в гражданскую войну полностью совпадала с судьбой булгаковского героя, а в последующие годы была столь же безотрадной, как и у создателя «Дней Турбиных». В конце этого странного письма человек, назвавшийся именем Мышлаевского, писал:

«В последнее время или под влиянием страстного желания заполнить душевную пустоту, или же, действительно, оно так и есть, но я иногда слышу чуть уловимые нотки какой-то новой жизни, настоящей, истинно красивой, не имеющей ничего общего ни с царской, ни с советской Россией. Обращаюсь с великой просьбой к Вам от своего имени и от имени, думаю, многих других таких же, как я, пустопорожних душой. Скажите со сцены ли, со страниц ли журнала, прямо или эзоповым языком, как хотите, но только дайте мне знать, слышите ли Вы эти едва уловимые нотки и о чем они звучат? Или все это самообман и нынешняя советская пустота (материальная, моральная и умственная) есть явление перманентное. Caesar, morituri te salutant! (Цезарь, обреченные на смерть приветствуют тебя (лат.)».

Как фактический ответ «Мышлаевскому» можно рассматривать пьесу «Багровый остров», где Булгаков, превратив пародию на сменовеховство в «идеологическую» пьесу внутри пьесы, показал, что в современной советской жизни всё определяется всевластием душащих творческую свободу чиновников и никаких ростков нового тут быть не может. В «Днях Турбиных» он еще питал надежды на какое-то лучшее будущее, потому ввёл в последнее действие крещенскую ёлку как символ надежды на духовное возрождение.

Судьба пьесы

«Дни Турбиных», несмотря на нелестные отзывы критиков и эксцессы партийной публики, с успехом шли во МХАТе два сезона. В феврале 1929 года драматург В.Н. Биль-Белоцерковский обратился к Сталину с письмом по поводу разрешения к постановке новой булгаковской пьесы «Бег». Сталин в своём ответе охарактеризовал новую пьесу как «антисоветское явление». Досталось и «Дням Турбиных»:

«Почему на сцене так часто ставят пьесы Булгакова? – вопрошал Вождь. – Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» - рыба».

В апреле 1929 года «Дни Турбиных», как и все пьесы Булгакова, были сняты с репертуара. Впрочем, вскоре Сталин и сам признал, что с «Днями Турбиных» он перестарался. Вождь готов был разрешить и «Бег», если бы автор согласился сделать некоторые идеологические изменения. Булгаков не согласился. В 1930 году он всерьёз собирался эмигрировать во Францию, чтобы воссоединиться там со своей семьёй. (Два младших брата Булгакова в то время жили в Париже).

В письме М. Горькому автор «Дней Турбиных» сообщал о своём истинном положении:

«Всё запрещено, я разорён, затравлен, в полном одиночестве. Зачем держать писателя в стране, где его произведения не могут существовать?..»

В 1932 году Сталин лично рассмотрел просьбу М. А. Булгакова о выезде из СССР. Вместо разрешения на выезд, опальный писатель был принят на работу во МХАТ. 16 февраля 1932 года спектакль «Дни Турбиных» возобновили. В письме своему другу П. Попову Булгаков сообщил о об этом так:

«В силу причин, которые мне неизвестны, и в рассмотрение коих я входить не могу, Правительство СССР отдало по МХТу замечательное распоряжение: пьесу «Дни Турбиных» возобновить. Для автора этой пьесы это значит, что ему — автору — возвращена часть его жизни. Вот и всё».

Конечно, «замечательное распоряжение» было отдано никаким не правительством, а Сталиным. В это время он посмотрел во МХАТе спектакль по пьесе Афиногенова «Страх», который ему не понравился. Вождь вспомнил о Булгакове и приказал восстановить «Дни Турбиных» — что и было мгновенно исполнено. Спектакль сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года. Всего в 1926-1941 годах пьеса прошла 987 раз. По сохранившимся сведениям, Сталин смотрел «Дни Турбиных» не менее 20-и раз. Что так привлекало вождя народов в булгаковских героях? Возможно то, чего нельзя было более встретить в реальной жизни: порядочность, личное мужество, духовная свобода тех, прежних русских людей, которых старательно стёр в порошок каток сталинских репрессий…

Очень может быть, что «Турбины» сохранили жизнь самому Булгакову. Если бы его арестовали, спектакль пришлось бы снять. Также возможно, что лишь из-за полюбившейся Сталину пьесы автора не выпустили за границу. Останься он у брата в Париже — и спектакль тоже запретили бы. Сталин мог лишиться любимого зрелища.

Ни при жизни Булгакова, ни при жизни Сталина пьеса «Дни Турбиных» не печаталась. Впервые она была издана в Советском Союзе лишь в 1955 году.

В конце 1920-х- начале 1930-х годов в кругах русской эмиграции во Франции и Германии пьеса издавалась лишь в виде сценариев-манускриптов. Белые воины нередко подвергали её текст «идеологической обработке» (финальный монолог Мышлаевского, как правило, перефразировался или выбрасывался вовсе, а в конце звучал призыв Студзинского всем ехать на Дон). В 1927 году в Берлине появился сделанный К. Розенбергом перевод на немецкий язык второй редакции «Дней Турбиных», носившей в русском оригинале название «Белая гвардия». Издание имело двойное название: «Дни Турбиных. Белая гвардия». Были и другие переводы, распространявшиеся в виде списков-манускриптов в эмигрантских кругах в 1930-е годы. В 1934 году в Бостоне и Нью-Йорке были опубликованы два перевода пьесы на английский язык, выполненные Ю. Лайонсом и Ф. Блохом.

В 1976 году в СССР вышел на экраны трёхсерийный художественный фильм «Дни Турбиных» (режиссёр В. Басов). В 1990-е годы пьеса была восстановлена под названием «Белая гвардия» в ряде московских театров. Наиболее удачная, на наш взгляд, постановка Хомского в театре имени Моссовета собирает аншлаги и по сей день.

Елена Широкова

По материалам:

Соколов Б.В. Три жизни Михаила Булгакова. - М.: Эллис Лак,1997.

ГАРФ.Ф.5853. («Генерал-майор А.А. фон Лампе») Оп.1.Д.36. Л. 73-79.

Булгаковская энциклопедия. — Академик. 2009.



Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019

полная версия сайта