Литературно-исторические заметки юного техника

Ptiburdukov.RU
сегодня29марта2024

Наверх

Петр Андреевич Вяземский


23 июля (12 по ст. стилю) 1792 года родился Пётр Андреевич Вяземский – русский поэт, литературный критик, историк, мемуарист, государственный деятель, соучредитель и первый председатель Русского исторического общества, близкий друг и постоянный корреспондент А.С. Пушкина. П.А.Вяземский - одна из самых выдающихся и интересных личностей «золотого века» русской словесности, единственный из поэтов «пушкинского круга», кто прожил долгую жизнь, оставил обширные воспоминания и воистину философское осмысление пройденного пути в своих литературных трудах и поэтическом творчестве.

П.А. Вяземский

П.А. Вяземский
гравюра 1828 г.

«Соблазнов всех я сладкий яд отведал, / Вкусил и горечь всех возможных слез», – так в 1874 году в свои 82 года князь П.А. Вяземский подводил в стихотворении «Еще одно, последнее, сказанье…» основные итоги прожитой жизни.

В историко-литературных исследованиях либерально-демократического толка прочно закрепилось мнение о П.А. Вяземском, как о человеке, позволившем «сломать» себя реакционному самодержавию. Считалось, что поэт, который претендовал на славу трибуна, обличителя власти и общественных пороков, под нажимом царствующих невежд покорно сложил свою лиру, отказался от прежних взглядов и замолчал навсегда. Долгие годы П.А.Вяземского представляли лишённым самобытности, малозначительным поэтом «пушкинской плеяды», мало повлиявшим на развитие отечественной культуры. Впоследствии это пренебрежительное мнение плавно перекочевало и в советскую историографию. Большой вклад в «открытие» Вяземского внесла в 1920-х годах советский литературовед Л.Я. Гинзбург, но во времена СССР на первый план выдвигались лишь ранние годы творчества поэта, всячески подчеркивались его «революционность», «богоборчество» и дружба с декабристами. Официальные и религиозные стихи Вяземского, его критические статьи и очерки были однозначно признаны «реакционными» и не переиздавались.

Альтернативой избранному Вяземским пути государственного чиновника и убеждённого монархиста постоянно выступала судьба его друга А.С.Пушкина – неудачливого издателя, вечного должника, но также камер-юнкера и придворного историографа Николая I. К счастью, А.С.Пушкина миновала та горькая чаша, которую довелось испить в жизни и после смерти П.А.Вяземскому. Впрочем, кто знает, с каким знаком «закатилось бы Солнце русской поэзии», если бы роковая дуэль случилась лет через пять-шесть? Или Дантес промахнулся, а выстрел Пушкина оказался бы более метким? Кто тогда был бы назначен «нашим всем» и Великим Национальным Поэтом?..

В 20-е годы XIX века имя П.А. Вяземского было ничуть не менее, а пожалуй, и более известно в литературных кругах Петербурга, чем имена Пушкина, Рылеева, Батюшкова, Дениса Давыдова. Некоторые его стихотворения – простые, мелодичные, напевные – превращались в народные песни, позднее утрачивая авторство («Тройка мчится, тройка скачет», «Я пью за здоровье немногих» и др.). И сегодня на слова Вяземского продолжают создаваться городские романсы, песни для кинофильмов, а его афоризмы и крылатые выражения («Дедушка Крылов», «И жить торопится, и чувствовать спешит») не выходят из нашей повседневной речи.

Творческое долголетие и незаурядную жизненную активность П.А.Вяземского можно объяснить, прежде всего, складом характера и особенностями личности самого поэта. В отличие от большинства творчески одарённых людей, он умел находить выходы из своих духовных и жизненных тупиков. Вряд ли кто из русских писателей перенёс столько ударов судьбы. В 10-и летнем возрасте Вяземский потерял мать, через пять лет – отца. Один за другим умерли почти все его дети: четыре сына и три дочери. Из восьмерых детей один только сын Павел (1820–1888) пережил своего отца. Крайне тяжело поэт переносил утрату сподвижников на словесном поприще: своего опекуна и наставника Н.М. Карамзина (1826), А.С. Пушкина (1837), И.И. Дмитриева (1837), И.А. Крылова (1844), Е.А. Баратынского (1844), Н.М. Языкова (1846), В.А. Жуковского (1852), Н.В. Гоголя (1852), П.А. Плетнёва (1865), Ф.И. Тютчева (1873), М.П. Погодина (1875). С годами творчество Вяземского всё более превращалось в непрестанное поминовение усопших, что отражалось и в названиях его стихотворений: «Поминки», «Все сверстники мои давно уж на покое…» и т.д.

Кроме утрат близких людей, были в жизни Вяземского и неудачи на государственной службе, мучительное недопонимание с Александром I и Николаем I, с их правительственными чиновниками и с новыми поколениями читателей. Даже в собственном поколении, несмотря на широкую известность, он был вполне принят и по-настоящему ценим лишь узким кругом знатоков и личных друзей, а потому их уход из жизни переживался поэтом особенно болезненно.

Однако житейские невзгоды многократно усиливали врожденную впечатлительность поэта. В течение семи десятилетий он вёл тяжкую, почти невыносимую и – странным образом – малоприметную для современников борьбу за духовное достоинство и само духовное бытие, как своё личное, так и общенародное. Он жил, страдал, заблуждался и побеждал вместе с Россией; живо интересовался не только литературной и художественной жизнью, но и политикой, проблемами государственного устройства, экономики, образования, просвещения. Как дворянин, представитель одного из древнейших русских родов, князь Вяземский искренне хотел служить и служил своей стране, своему императору, своему народу. Он одинаково успешно писал и на утончённом языке «духовных аристократов», и на языке простого люда.

С самого начала в его творчестве (в стихах, статьях, дневниках, письмах) установилась особого рода исповедальность, небывалая в русской словесности. Именно эта способность к исповеди, как к очищению души, на протяжении всей жизни давала поэту Вяземскому возможность духовного и творческого возрождения. Отказываясь от пройденного, он полной горстью черпал вдохновение в ещё неизведанном и новом, будь то государственная служба, религиозная мистика или просто беседа с незнакомым человеком. После всех житейских проигрышей и неудач поэт, критик, государственный деятель, реформатор русского литературного языка князь Вяземский вновь восставал, словно сказочная птица-Феникс из пепла. Он вновь действовал, мыслил, творил, искал, оглядываясь на прошлое, приоткрывал завесу над будущим, давая возможность далёким потомкам «прикоснуться» к своему опыту и опыту своих великих современников. И его духовный опыт, отражённый в художественном слове и охвативший практически всё XIX столетие, для нас сегодня - бесценен.

Детство и юность

Пётр Андреевич Вяземский происходил из древнего княжеского рода Вяземских. Он был, как говорится, «продуктом смешанных кровей» - сын действительного тайного советника, нижегородского и пензенского наместника, князя Андрея Ивановича Вяземского (1754—1807) и княгини Евгении Ивановны Вяземской, в первом браке Кин, урождённой ирландки О’Рейли (1762—1802). Его родители познакомились, когда князь Андрей совершал гран-тур по Европе. Отец и мать А. И. Вяземского были категорически против брака с иностранкой-разведёнкой, но он оказался непреклонен и женился на своей избраннице. В честь рождения сына Петра А. И. Вяземский 9 августа 1792 года приобрёл за 26 тысяч рублей подмосковное село Остафьево, где в 1800-1807 годах был выстроен двухэтажный усадебный дом (ныне музей «Русский Парнас»). Имение Вяземских стало одним из средоточий культурной жизни России начала XIX века.

Пётр Вяземский лишился попечения родителей уже в ранние годы: в 1802 году умерла мать, в 1807 году не стало отца. Юный князь остался единственным наследником большого состояния. Его сводная сестра, побочная дочь А. И. Вяземского Екатерина (носившая фамилию Колыванова) в 1804 году стала второй женой Н. М. Карамзина, благодаря чему Пётр с ранних лет вошёл в среду московских литераторов карамзинского круга. После смерти отца Вяземского Карамзин был назначен опекуном юного Петра. В одном из своих стихотворений П.А.Вяземский назвал его своим «вторым отцом».

Молодой князь получил прекрасное домашнее образование. В 1805 году, по желанию отца, убеждённого западника и поклонника деятелей французского Просвещения, он был отправлен в Санкт-Петербургский иезуитский пансион патера Чижа.

Иезуиты смогли найти ключ к сердцу воспитанника, и тот в течение всей последующей жизни сохранял о них самые тёплые воспоминания. В своём «Автобиографическом введении» (1877) Вяземский защищает иезуитов из своего детства как «просвещённых, внимательных и добросовестных наставников».

К началу 1807 года Вяземский-отец был вынужден прервать петербургскую учёбу сына. Несмотря на все иезуитские «строгости» (скорее, вопреки им), отрок активно предавался разгульной жизни. Впоследствии, уже после смерти родителя, юный Вяземский, по собственному выражению, «прокипятил на картах около полумиллиона» – львиную долю наследственного состояния (письмо к А.И. Тургеневу от 21 октября 1823 года).

Просветительский скепсис и рассудочность, почти насильственно развитые в юном Вяземском его отцом, быстро вступили в резкое противоречие с врождённой эмоциональностью и мечтательностью натуры будущего поэта. Сам Вяземский в своих автобиографических записках называл это качество отсутствием «свойства устойчивости в уме». Он рассказывал, как отец пытался «одолеть» этот недостаток, сделав из прирождённого, как мы бы сейчас сказали гуманитария, рационального технаря:

«Хотел угомонить меня, так сказать, выпрямить и отрезвить в умственной гимнастике цифр. Но усилия его были напрасны. Я не поддавался. Математика в детстве и отрочестве моём была мне пугалом. Позднее осталась она для меня тарабарскою грамотою».

Чрезмерную впечатлительность сына отец пытался преодолеть самыми решительными мерами: «Меня заставляли одного барахтаться в Остафьевском пруду с тем, чтобы выучился я плавать. Летом, в темную ночь, посылали меня одного в рощу».

Однако настойчивость родителя разбивалась о незаурядное упорство юноши.

Вернувшись в начале 1807 года в Москву, Вяземский получает домашние уроки у профессоров Московского университета, немцев по происхождению. С единственным русским профессором, А.Ф. Мерзляковым, он с самого начала поссорился, написав на него первую в своей жизни эпиграмму, в которой обыграл принятую у Мерзлякова подпись под печатными стихотворениями – «Мрзк» – как «мерзкий». По признанию Вяземского, эпиграмма «имела большой успех в кругу немецкой профессуры». Возможно, что это первое русское произведение поэта, и знаменательно, что оно оказалось направленным против русского преподавателя.

После смерти А.И. Вяземского основное воспитательное воздействие на юношу стал оказывать его опекун – Н.М. Карамзин. К тому времени Карамзин уже завершил круг своего художественного развития, стал кумиром целого поколения читателей и писателей. В начале своего пути придворный историограф, как известно, был самым тесным образом связан с масонством. Впоследствии, отдалившись от масонов, он сохранил весьма близкое к масонской магии художественное миросозерцание.

Молодой Вяземский глубоко усвоил взгляды Н.М.Карамзина не только на исторические события и технику историографии, но и на художественное творчество. Временами они выражались откровенно, временами хранились в душе подспудно, а нередко проявлялись в противоречивом смешении с иными художественными воззрениями.

Начало творческого пути

«Пробовать перо» П.А. Вяземский, как и все люди его воспитания и образования, начал довольно рано. Первые стихи, конечно, были написаны на французском языке и носили чисто подражательный характер: «Первоначальные стихи мои были французские… В 1805 году написал я французские стихи на смерть Нельсона», – признается он в «Автобиографическом введении». Тогда же, под иезуитским кровом, остроумный юноша радовал товарищей «устною литературою», как он позднее назвал свои «bon mots» (острые словечки). Вероятно, и шутил Вяземский на французском, или, по крайней мере, во французском духе (о чем говорит французское обозначение этих шуток). Отсутствие у начинающего писателя русского художественного самосознания было вполне естественным явлением того времени. Все его сверстники, принадлежавшие к высшему обществу, не только говорили, но и часто думали по-французски. Создателем русского литературного языка традиционно считается А.С.Пушкин, но П.А.Вяземский начал раньше и внёс в это дело свою, весьма значительную лепту.

В 1807 году в «Вестнике Европы» (основанном в 1802 году Карамзиным) за подписью «В…» появилась статья «О магии». Есть основания считать её автором Вяземского (и, таким образом, относить появление его первого печатного произведения к 1807 году, а не к 1808, как принято).

Первые стихотворные опыты Вяземского, появлявшиеся с 1808 года в печати, отмечены, прежде всего, значительным влиянием сентиментализма Н.М.Карамзина. Основным лейтмотивом произведений начинающего автора является поиск «счастья» и умиротворения: «Оно везде – умей его лишь находить!» («Послание к <Жуковскому> в деревню», 1808). В счастливом рукотворном мире юного Вяземского ещё обитают благие «боги», позаимствованные из мифологических мечтаний древних греков и римлян – тоже дань поэтической «моде» начала XIX века.

Однако уже в 1810 году поэт начинает посмеиваться над своим мечтательным карамзинским направлением. Позже эти насмешки сольются с общим духом шутовства и самоосмеяния, свойственного обществу «Арзамас». У Вяземского это состояние души усилилось ранним чтением Вольтера. В его творчество входят холодные сомнения на счёт смысла жизни как таковой:

Родиться, жить и умереть

Есть тихие брега – покинуть для волненья,

Бороться с бурями, повсюду гибель зреть,

И бросить якорь свой у пристани забвенья…

(История человека)

В стихах 1810-х годов Вяземским постепенно вырабатывается свой собственный стиль, отличный от других его современников. Хотя в его творчестве преобладали жанры элегии и дружеского послания («Негодование», «Первый снег», «Уныние», «Послание Тургеневу с пирогом»), характерные для поэзии «пушкинского круга», отличительной особенностью его поэтической индивидуальности явилось постоянное стремление к точности и афористичности мысли. В жертву этой точности и «простоте» Вяземский подчас приносил гармонию, лёгкость поэтического слога.

Княгиня Вера Фёдоровна

В 1811 году П.А. Вяземский женился на княжне Вере Фёдоровне Гагариной (1790-1886).

Об обстоятельствах их женитьбы сохранилось забавное предание, записанное одним из первых биографов А.С.Пушкина П. И. Бартеневым:

П.А. Вяземский

В.Ф. Вяземская
рисунок Э.Биннермана,
1820-е гг.

«В августе 1811 года у Прасковьи Юрьевны Кологривовой… собиралось молодое общество, и однажды одна из девиц бросила в пруд башмачок, а молодые люди, и в числе их князь Петр Андреевич, кинулись вылавливать из пруда кинутый башмачок. Князь Вяземский захлебнулся в пруду, а когда его вытащили, уже не в силах был возвратиться к себе домой… а должен был лечь в постель в доме Кологривова. За ним, разумеется, ухаживали, и всех усерднее княжна Вера. Это продолжалось несколько времени и разнеслось между знакомыми. Кологривов объявил настойчиво, что для прекращения сплетен невольный их гость должен жениться на княжне Вере. Свадьба состоялась… причем князь венчался сидя в кресле…»

Тем не менее, брак оказался счастливым и на редкость прочным, хотя отношения супругов вряд ли можно было назвать обычными. Вера Фёдоровна, будучи немного старше своего мужа, сразу стала бесспорным лидером в их семейном союзе. По свидетельствам современников, княгиню Вяземскую нельзя было назвать великолепной красавицей, но она обладала весёлым, живым характером, незаурядным умом, тактом и добросердечием. Она любила заводить романы и умела расставаться со своими поклонниками так, чтобы они надолго оставались друзьями её семьи. А.С.Пушкин – близкий друг семьи Вяземских - в письмах к разным лицам не скупился при случае на тёплые слова о ней. Называл Веру Фёдоровну «доброй и милой бабой», «княгиней-лебёдушкой», «душой прелестной и великодушной». «Не кланяюсь, — писал он про Вяземскую, — а поклоняюсь ей»... По мнению некоторых исследователей, в Одессе 1824 года между Верой Фёдоровной и Пушкиным имел место бурный роман. Он нашёл отражение в нескольких известных произведениях поэта, которые потом, возможно, ошибочно связывались «пушкинистами» с именем графини Е.К.Воронцовой. П.А.Вяземский был отлично осведомлён об этих отношениях: супруги откровенно делились друг с другом своими увлечениями, что делало их брак ещё более крепким.

Очевидно, в натуре княгини Вяземской было очень сильно развито материнское начало (она и Пушкина не раз называла в письмах своим «приёмным сыном»), а в сознании молодого князя Вяземского она полностью заменила его рано умершую мать. Несмотря на все свои «романтические» увлечения, Пётр Андреевич очень дорожил мнением своей супруги, в трудные моменты жизни всегда искал её совета и деятельной поддержки.

Война 1812 года

В 1812 году мечтательный художественный мир двадцатилетнего поэта испытывает самый сокрушительный внешний удар, сокрушительный как для него, так и для всех почитателей французского языка и французской словесности.

С началом Отечественной войны 1812 года князь Вяземский добровольно вступил в ополчение. В качестве адъютанта при штабе генерала Милорадовича он участвовал в Бородинской битве. Впрочем, нерождённый быть воином, близорукий, впечатлительный поэт, по его собственным словам, скорее, был свидетелем, чем участником исторического сражения. Даже на склоне лет, предаваясь воспоминаниям, он не хотел преувеличивать свои личные военные заслуги:

«Во время сражения я был, как в темном, или, пожалуй, воспламененном лесу. По природной близорукости своей, худо видел я, что было пред глазами моими. По отсутствию не только всех военных способностей, но и простого навыка, ничего не мог я понять из того, что делалось. Рассказывали про какого-то воеводу, что, при докладе ему служебных бумаг, он иногда спрашивал своего секретаря: "а это мы пишем, или к нам пишут?" Так и я мог бы спрашивать в сражении: "а это мы бьем, или нас бьют?"…»

По собственному признанию Петра Андреевича, в этой войне он «пожертвовал лишь двумя лошадьми и кошкой». Двух лошадей убили под Вяземским в Бородинской битве, а кошку он запер в печке, когда ночевал в брошенной крестьянской избе. Назойливый зверёк ночью мешал отдыхать, и утром, уходя из пустого дома, князь забыл откинуть заслонку и выпустить пленницу. Кошка, вероятнее всего, скончалась…

Тем не менее, при Бородине адъютант Вяземский всё же совершил свой «подвиг». На его глазах был тяжело ранен один из военачальников – генерал А.Н. Бахметев. Оказав раненому своевременную помощь, адъютант оставался при нём до конца битвы, чем, возможно, спас генералу жизнь. За это Вяземский получил орден Св.Владимира 4-й степени с бантом.

В своих известных «Воспоминаниях о 1812 годе» Вяземский, как один из немногих живых свидетелей, резко раскритиковал «историческую» сторону событий в романе Л.Н.Толстого «Война и мир». Но обстоятельной критике поэта подверглась, скорее, не историческая неправда, а позиция самого автора, который, как показалось Вяземскому, развенчивает и принижает значение Отечественной войны в истории России.

Переживания 1812–1813 годов были для Вяземского слишком сильными, чтобы не нарушить сон его поэтического воображения. Сентиментализм и байронические мотивы отброшены прочь. Теперь творчество поэта сближается с воинственной и православно-державной лирикой Жуковского, написавшего «Певца во стане русских воинов» (1812), «Молитву детей» (1813), «Молитву русского народа» («Боже! Царя храни!..») (1814). Вяземский пишет обращенное к Жуковскому и посвящённое смерти полководца М.И. Кутузова послание «К Тиртею славян» (1813), где сказано, что для Жуковского усопший военачальник «будет щит и вдохновенья гений».

«Арзамас»

В 1815 году резко обостряются и без того натянутые отношения сторонников Карамзина и сторонников А.С. Шишкова, членов общества «Беседа любителей русского слова». Поводом послужила премьера комедии А.А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (23 сентября 1815). Поскольку образными намёками автор чувствительно задел В.А. Жуковского, С.С. Уварова и В.Л. Пушкина, Вяземский с друзьями объединились в противостоящее «Беседе» общество «Арзамас». Целью данного общества было исключительно «непрестанное и последовательное осмеяние» своих противников. В «Арзамасе» Вяземский получает кружковое прозвище «Асмодей» – шутливое, но и зловещее. (Асмодей - сатана, герой романтической поэмы В.А.Жуковского «Громобой»). Между прочим, в «Арзамасе» в шутку воспроизводили обряды и приемы черной магии, направленные на умерщвление своих врагов: членов «Беседы» «отпевали» вместе с их сочинениями таким образом, что каждый новый член «Арзамаса» говорил надгробное слово на смерть какого-нибудь «беседчика», в действительности ещё живого. Тем самым нежеланных писателей «хоронили» молчанием. Много лет спустя, Вяземский в «Автобиографическом введении» косвенно признал, что судьба наказала его за прежние арзамасские шалости: «Выдержал я испытание и заговора молчания, который устроили против меня. Я был отпет: кругом могилы моей, в которую меня живого зарыли, глубокое молчание…»

С 1817 года в числе членов «Арзамаса» пребывал и А.С. Пушкин. Между ним и Вяземским, с которым поэт частенько соревновался в остротах, завязалось литературное соперничество, а затем – крепкая дружба.

«Декабрист без декабря»

Выход из мечтаний был внушён поэту Вяземскому, как и многим будущим декабристам, суровыми событиями Отечественной войны 1812 года. Победа над грозным внешним врагом в значительной мере повлияла на умы дворянской молодёжи, породив надежду на возможность насильственного искоренения зла во внутренней жизни Отечества. Выход не мыслился иначе, как через государственный переворот, испытанный во Франции в конце прошлого, XVIII, века и подготовленный там просветительской деятельностью философов и писателей. На данном этапе поэт избирает просветительское, «разумное» направление творчества, и это направление уже совершенно несовместимо ни с элегическими «мечтаниями», ни с православной мистикой.

В стихотворении Вяземского «Прощание с халатом» (21 сентября 1817) впервые появляется образ «халата» как некоего одевающего всю человеческую жизнь мечтания, как оболочки внутреннего мира, совпадающего с миром вообще. К этому образу поэт вернётся и потом – в своей лебединой песне «Жизнь наша в старости – изношенный халат…» (между 1874 и 1877). За пределами «халатной» жизни предполагается некое внешнее призрачно-хаотичное полубытие, ещё не определённое творческим усилием поэта. Он решает искуситься выходом в невнятный внешний мир: с 1818 года Вяземский служит чиновником в Варшаве в качестве переводчика при императорском комиссаре в Царстве Польском.

В Польше князь присутствовал при открытии первого сейма, переводил речь Александра I, известную своими либеральными обещаниями, участвовал в составлении Н. Н. Новосильцевым «Государственной уставной грамоты Российской империи». Осуществлял перевод на русский язык франкоязычного проекта конституции П. И. Пешар-Дешана, его редактуру и общую доработку. На первых порах его деятельность ценилась высоко: 28 марта 1819 года Вяземский получил чин надворного советника, а уже 19 октября того же года — равный полковнику чин коллежского советника, между тем как обычный срок чинопроизводства составлял шесть лет. В этот период Вяземский неоднократно лично встречался с императором Александром I и обсуждал с ним вопросы, связанные с будущей конституцией.

Его переживания этого периода близко совпали с назревшим настроением декабристов. В 1820 году Вяземский вступил в Общество добрых помещиков и подписал записку об освобождении крестьян, поданную императору графом М.С.Воронцовым. Однако отказ Александра I от идеи проведения масштабных реформ разочаровал Вяземского. Свои убеждения он демонстративно высказывал в получивших широкую известность стихах («Петербург», «Негодование», «К Кораблю»), частных письмах и беседах. Главным вольнолюбивым стихотворением этого периода является «Негодование» (1820), в котором Вяземский провозгласил неизбежность торжества свободы над невежеством и рабством, считая, что свобода придёт как «союз между граждан и троном», как результат стремления царей «ко благу». Полемический темперамент Вяземского, его интерес к общественным вопросам потребовал иной поэтики, чем была присуща карамзинской гармонической школе, в рамках которой он начинал свой творческий путь; «Негодование» было написано уже в традициях вольнолюбивой оды.

В результате за свои «писания» Вяземский был отстранён от службы: 10 апреля 1821 года, когда он находился в отпуске в России, ему запретили возвращаться в Польшу. Оскорбленный князь подал в отставку, отказавшись в том числе и от придворного звания камер-юнкера. Александр I высказал ему неудовольствие, но отставка была принята.

Отказавшись от личного участия в тайных обществах, Вяземский вошёл в историю декабристского движения как «декабрист без декабря» (С. Н. Дурылин).

Вечером 14 декабря 1825 года поэт пришёл к своему другу И. И. Пущину, и, предвидя его арест, предложил сохранить наиболее ценные бумаги. Через тридцать два года Пётр Андреевич вернул владельцу запертый портфель с запретными стихами Пушкина, Рылеева, с текстом конституции Никиты Муравьева...

Автор «возмутительных стихотворений», имевший репутацию вольнодумца и якобинца, не побоявшийся сохранить документы, за которые шли на каторгу, князь Вяземский принципиально не принял участие в восстании. Ему претили косность и консерватизм правительства, он считал, что России необходимо движение вперёд. Только чересчур радикальные, кровавые методы в достижении благой цели (предполагаемое декабристами убийство царя и других членов царской фамилии, реальное убийство Каховским генерала Милорадовича и т.д.) для Вяземского оставались неприемлемыми. Вот строки из его письма Александру Ивановичу Тургеневу от 27 марта 1820 года, в котором Вяземский прямо высказывает своё отношение к возможному военному перевороту в России:

«Я за Гишпанию (Испанию) рад, но, с другой стороны, боюсь, чтобы соблазнительный пример Гишпанской армии не ввел бы в грех кого-нибудь из наших. У нас, что ни затей без содействия самой власти - все будет Пугачевщина.» (Письмо цитируется по книге Н. Раевского «Портреты заговорили» Т 1.)

Слова пророческие, учитывая дальнейший ход российской истории…

Вяземский, как приверженец идей «просвещённой монархии» всё ещё надеялся на взаимопонимание высших слоёв общества с властью, и видел основной камень преткновения в личности самого монарха.

Именно Вяземскому принадлежит и один из самых резких отзывов на приговор суда и казнь декабристов. 17 июля 1826 года он пишет жене: «Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена: мне в ней душно, нестерпимо... Я не могу, не хочу жить спокойно на лобном месте, на сцене казни! Сколько жертв и какая железная рука пала на них»

Широкую известность получило письмо Вяземского В. А. Жуковскому, написанное в марте 1826 года:«... И после того ты дивишься, что я сострадаю жертвам и гнушаюсь даже помышлением быть соучастником их палачей? Как не быть у нас потрясениям и порывам бешенства, когда держат нас в таких тисках... Разве наше положение не насильственное? Разве не согнуты мы в крюк?..»

Тяжело переживший расправу над декабристами поэт остался привержен своим радикальным убеждениям и снискал себе славу опасного оппозиционера. Ещё в начале 1820-х годов за ним был установлен тайный полицейский надзор.

Опальный поэт

В 1821-28 годах Вяземский находился в опале, под тайным надзором полиции, и жил преимущественно в Москве («терем казарменного типа» в Вознесенском переулке, принадлежавший ему в 1821-44 годах.) и подмосковном имении Остафьево. В творчестве Вяземского конца 1820-х годов поэзия заметно отошла на второй план — он увлёкся журналистикой, основал популярнейший русский журнал «Московский Телеграф», выступал с острыми критическими статьями и рецензиями, перевел на русский язык роман Бенжамена Констана «Адольф» и «Крымские сонеты» Адама Мицкевича, планировал сам написать роман. Именно тогда имя Вяземского входило в первую пятерку популярнейших поэтов России, его неоднократно называли «остроумнейшим русским писателем», его стихотворения становятся народными песнями, цитаты — пословицами.

К 1820-м годам относится близкая дружба Вяземского с Александром Сергеевичем Пушкиным. Они познакомились в Царском Селе в 1816 году и поддерживали близкие отношения до самой смерти Пушкина (хотя в последние годы несколько отдалились и виделись реже, чем прежде). Пушкин высоко ценил творчество Вяземского, особенно его журнальную прозу, посвятил ему несколько стихотворений и произведений, неоднократно цитировал Вяземского в своем творчестве, ввел его как действующее лицо в «Евгения Онегина» (первую главу этого романа также открывает эпиграф из Вяземского), много лет вёл с ним обширную переписку по различным вопросам. (Писем Пушкина Вяземскому сохранилось гораздо больше, чем писем Пушкина его жене Наталье Николаевне).

Однако журналистская деятельность князя и занятая им после декабрьского восстания независимая позиция вызвали неудовольствие правительства. В 1827 году против Вяземского была развернута настоящая кампания травли — его обвиняли в «развратном поведении» и дурном влиянии на молодежь. От имени императора московскому генерал-губернатору Д.В. Голицыну было приказано: «внушить князю Вяземскому, что правительство оставляет собственно поведение его дотоле, доколе предосудительность оного не послужит к соблазну других молодых людей и не вовлечет их в пороки. В сем же последнем случае приняты будут необходимые меры строгости к укрощению его безнравственной жизни».

Это «высочайшее» оскорбление было тем более обидно, что непосредственным поводом к нему послужил донос о том, что князь намерен издавать под чужим именем некую «Утреннюю газету». Он же не имел об этой газете никакого понятия!

В ответном письме губернатору Голицыну Вяземский писал: «Если я не добьюсь почетного оправдания, мне остается покинуть родину с риском скомпрометировать этим поступком будущее моих друзей». Князь имел ввиду, прежде всего, декабристов и Пушкина, положение которого в тот момент тоже было довольно сложным.

Однако от мысли эмигрировать пришлось отказаться. Семья росла, дети часто болели, средства уходили на их лечение. Кроме того, убежденный враг реакции, Вяземский, как дворянин древнейшего и знатнейшего рода, всегда был монархистом, и принадлежал, как тонко выражались тогда, лишь «к оппозиции Его Величества» (а именно - Николаю I).

Государственный чиновник

К 1829 году материальное положение семейства Вяземских было таково, что князь вынужден был оставить свою независимую деятельность в «Московском Телеграфе» и искать возможности вновь поступить на государственную службу. Возможно, под влиянием супруги, Пётр Андреевич решил, что ради чести древнего имени и будущего своих детей, он должен примириться с правительством. В декабре 1828-январе 1829 года он пишет свою «Исповедь» - обширный документ, в котором с достоинством излагает свои взгляды и идеи, принося извинения императору за резкость с которой он высказывал их. Исповедь князя была в феврале 1829 года отослана Жуковскому в Петербург, а через него передана графу А.Х. Бенкендорфу, затем императору Николаю. Тот потребовал от князя Петра Андреевича личных извинений перед собою и братом своим, Великим Князем Константином, наместником Варшавы. Неизвестно, была ли это аудиенция или конфиденциальное послание - советские литературоведы не слишком занимались исследованием частного вопроса, заклеймив храбрейшего и мужественного человека эпитетом «трусливый монархист-реакционер». Никто даже не задумался о том, чего стоила Вяземскому эта «Исповедь» и публичные извинения перед государем…

Это был шаг отчаявшегося, загнанного в угол человека. Бесплодная борьба с реакционной политикой монарха, «высочайшие» оскорбления в адрес поэта, травля и бойкот его лучших произведений, безусловно, надломили Петра Андреевича, но не сломали. В жизни князь Вяземский был натурой двойственной и противоречивой, что позволяло ему сочетать в себе, казалось бы, несовместимые вещи.

Благодаря хлопотам Жуковского и Великого Князя Константина, в 1830 году Пётр Андреевич получил место чиновника особых поручений при министре финансов. Он занимал эту должность до 1846 года. Оставаясь вольнодумцем и противником существующего строя, князь Вяземский 5 августа 1831 года становится камергером Двора Его Величества, а 21 октября 1832 года уже назначен вице-директором департамента внешней торговли. Столь стремительное восхождение по служебной лестнице можно объяснить не только капризами «высочайшей воли», но и личными заслугами Петра Андреевича. В 1839 году князь Вяземский был избран действительным членом Российской Академии наук, стал соучредителем и председателем Русского исторического общества. Позднее, уже в 1850-60-е годы Вяземский служил в министерстве народного просвещения и тоже на немалой должности - товарищ (заместитель) министра просвещения. В плодах тогдашних реформ и расцвета Российской Академии Наук, несомненно, есть и его заслуга...

Вяземский и дуэль Пушкина

Смерть А.С.Пушкина в 1837 году глубоко потрясла Петра Андреевича. Однако степень его осведомлённости о той интриге, которая велась против великого поэта при дворе и в высшем свете Петербурга, до сих пор вызывает острые дискуссии в среде исследователей-«пушкинистов». Изучая воспоминания, письма, рассказы и другие источники, имеющие отношение к семейству Вяземских, историки не раз замечали, что и князь, и княгиня, несомненно, знали о деле Пушкина гораздо больше, чем смогли рассказать современникам и потомкам.

Среди причин охлаждения отношений между супругами Вяземскими и Пушкиным зимой 1836-1837 года исследователи традиционно приводят распущенные по Петербургу слухи о том, что Пушкин якобы сожительствовал со своей свояченицей – Александриной Гончаровой, сестрой Натальи Николаевны. Драма семейных отношений Пушкиных - Гончаровых – Геккернов намеренно развивалась на глазах у всего света, и князь и княгиня Вяземские не могли о ней не знать.

Более того, последний вечер перед роковой дуэлью Пушкин провёл именно в доме Вяземских. Хозяева были в курсе предстоящего поединка, но по каким-то причинам (весьма размыто обозначенных и в воспоминаниях Петра Андреевича, и в воспоминаниях Веры Фёдоровны) самоустранились, не сделав ничего, чтобы отговорить Пушкина от дуэли, сообщить властям или как-то иначе помешать его гибели.

В рассказе княгини В.Ф. Вяземской П.И. Бартеневу – первому биографу и исследователю жизни Пушкина - этот эпизод описывается так:

«Накануне дуэли, вечером, Пушкин явился на короткое время к княгине Вяземской и сказал ей, что его положение стало невыносимо и что он послал Гекерну вторичный вызов. Князя не было дома. Вечер длился долго. Княгиня Вяземская умоляла Василия Перовского и графа М. Ю. Вельегорского дождаться князя и вместе обсудить, какие надо принять меры. Но князь вернулся очень поздно.»

Есть письмо княгини Вяземской к своей московской приятельнице Орловой, написанное почти сразу же после дуэли. Говоря о горячности характера Пушкина и сокрушаясь о его тяжёлом ранении, Вера Фёдоровна заранее оправдывает себя и мужа, объясняя собственное бездействие и самоустранение недостаточной осведомлённостью: «князь вернулся слишком поздно», «письмо уже было отправлено», « …что делать? Невозможно было действовать», - пишет княгиня.

По одной из версий, именно В.Ф.Вяземская, поверив сплетням об Александрине и Пушкине, сделала всё, чтобы Пётр Андреевич ни под каким видом не вмешивался в их семейные дела. Вера Фёдоровна справедливо рассудила, что интрига против Пушкина могла не лучшим образом повлиять на служебную и придворную карьеру её мужа, а Вяземский привык слушаться во всём свою благоверную.

Не случайно в письмах друзьям и знакомым, написанных после дуэли, Пётр Андреевич тоже всё время оправдывается, строит намёки, недоговаривает:

П.А. Вяземский – А.О.Смирновой-Россет, 1.02.1837 г.:

«Да, конечно, светское общество его погубило. Проклятые письма, проклятые сплетни приходили к нему со всех сторон. С другой стороны причиною катастрофы стал его пылкий и замкнутый характер. Он с нами не советовался и какая-то судьба заставляла его постоянно действовать в неверном направлении...»

П.А. Вяземский – А.Я.Булгакову, 5.02.1837:

«О том, что было причиной кровавой и страшной развязки, говорить много нечего. Многое в этом деле осталось темным и таинственным для нас самих.»

П.А. Вяземский – А.Я.Булгакову, 10.02.1837:

«Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и его жены. Раскроет ли время их вполне или нет, неизвестно, но довольно и того, что мы уже знаем. Супружеское счастье и согласие Пушкиных было целью развратнейших и коварнейших покушений двух людей, готовых на все, чтобы опозорить Пушкину.»

П.А. Вяземский – Э.К. Мусиной-Пушкиной, 16.02.1837 г.:

«Пушкин и жена его попали в гнусную западню, их погубили.»

Князь находит для себя ответ на вопрос «Кто виноват?», и все его дальнейшие размышления и воспоминания базируются только на этом восприятии. В позднейших воспоминаниях П.А. Вяземский намеренно опускает некоторые факты и события, известные со слов других очевидцев. В частности, на многие неточности в воспоминаниях отца указывал сын Петра Андреевича Павел, который тоже оставил свои записки о преддуэльных событиях в жизни Пушкина.

Вяземский словно поставил целью загладить свою вину перед Пушкиным, оправдаться за его смерть перед потомками. Он следовал этой цели всю оставшуюся жизнь. Его письмо о последних днях и минутах жизни Пушкина, написанное по просьбе В.А. Жуковского, исполнено горячей любовью к Пушкину. Там есть строки: «Разумеется, с большим благоразумием и меньшим жаром в крови и без страстей Пушкин повел бы это дело иначе. Но тогда могли бы мы видеть в нем, может быть, великого проповедника, великого администратора, великого математика, но на беду, провидение дало нам в нем великого Поэта».

Вяземский одним из первых назовёт Пушкина тем именем, к которому так привыкло ухо русского человека за два с лишним столетия…

После смерти Пушкина П.А.Вяземский написал стихотворение «На память» (1837) и 10 лет демонстративно не появлялся при дворе.

«Двойник» Вяземского

Всем известна весьма популярная легенда о «двойнике» князя Вяземского, якобы поведанная им на исповеди архимандриту (впоследствии епископу) Порфирию Успенскому, а тот передал услышанное в назидание потомству в своих воспоминаниях:

«Когда я был еще архимандритом, меня в Александровской лавре посетил князь Петр Андреевич Вяземский и, между прочим, рассказал мне следующий необычный случай с ним: ”Я в молодости своей не верил ни в Бога, ни в бытие души, ни в загробную жизнь и даже частенько насмехался над религией и над служителями ее. А теперь я верю и молюсь. Такой переворот к лучшему совершился во мне по следующему случаю. Однажды я ночью возвращался в свою квартиру на Невском проспекте, у Аничкова моста, и увидел яркий свет в окнах своего кабинета. Не зная, отчего он тут, вхожу в дом и спрашиваю своего слугу: "Кто в моем кабинете?" Слуга сказал мне: "Там нет никого", – и подал мне ключ от этой комнаты. Я отпер кабинет, вошел туда и увидел, что в глубине этой комнаты сидит задом ко мне какой-то человек и что-то пишет. Я подошел к нему и, из-за плеча его прочитав написанное, громко вскрикнул, схватился за грудь свою и упал без чувств; когда же очнулся, уже не увидел писавшего, а написанное им взял, скрыл и до сей поры таю, а перед смертью прикажу положить со мною в гроб и могилу эту тайну мою. Кажется, я видел себя самого пишущего. После этого видения я сделался верующим».

Вот так: был Савел, стал Павел…

Православные и патриотические мотивы

Однако истинный поворот Петра Андреевича к христианскому мировоззрению, очевидно, случился под влиянием чисто житейских обстоятельств и несчастий. После того, как один за другим умирают практически все его дети (четверо сыновей умерли в младенчестве, а за период с 1835 по 1849 годы скончались от болезней три юных дочери поэта – Полина (Прасковья), Надежда и Мария), Вяземский вновь обращается к религиозной мистике. Он раскаивается в своём юношеском богоборчестве и рационализме. В 1849 году супруги Вяземские совершают длительную поездку по священным местам: Иерусалим, Константинополь…

Широкую известность получило произведение поэта «Молитвенные думы» – вопль русской души, отлучённой по условиям жизни от полноценного исповедания родной веры. Это вопль целого народного слоя – высшего и образованного, сознающего свою оторванность от народной основы и жаждущего воссоединения с ней. Эпиграф ставит главный вопрос (от лица обобщённо-личного светского сознания): «Пушкин сказал: ”Мы все учились понемногу / Чему-нибудь и как-нибудь”. Мы также могли бы сказать: ”Все молимся мы понемногу / Кое-когда и кое-как”. (Из частного разговора)».

В «Молитвенных думах» Вяземский выступает с проповедью православия при одновременном покаянии в своем отступничестве:

Хотел бы до того дойти я, чтоб свободно

И тайно про себя, и явно всенародно

Пред каждой церковью, прохожих не стыдясь,

Сняв шляпу и крестом трикратно осенясь,

Оказывал и я приверженность к святыне,

Как делали отцы, как делают и ныне

В сердечной простоте смиренные сыны

Все боле с каждым днем нам чуждой старины…

В годы Крымской войны (1853-1856) Вяземский написал целый ряд отчизнолюбивых стихотворений и статей. Эти стихи сам поэт назвал «рукопашными» (в письме к Д.П. Северину от 13/25 марта 1854 года). Из ряда статей он составил книжку и напечатал её на французском языке в Лозанне в начале 1855 года под названием «Письма русского ветерана 1812 года о Восточном вопросе» (на русский она была переведена позднее П.И. Бартеневым – для Полного собрания сочинений Вяземского). В этой книге писатель вступает в бой с западным общественным мнением, с самим духом западного сознания. Он защищает свои излюбленные мысли о русском православии, самодержавии, народе – мысли, уже вполне созревшие и выраженные в лирике прошлых лет.

Восшествие на престол Александра II породило прилив новых мистических надежд Вяземского. Он вновь уверовал в установление прочного духовного единства между царём, простым народом и высшим просвещённым (но и православным) слоем общества. Будучи товарищем (заместителем) министра просвещения, в конце 1856 года Вяземский был назначен ещё и начальником Главного управления цензуры. На этом посту он надеялся обрести возможность мощного воздействия на весь ход российского просвещения, стремился в условиях гласности и относительной свободы слова привлечь все лучшие дарования страны на проповедь просвещенного православия и самодержавия. Однако деятельность князя на посту главы русской цензуры вызывала полярные оценки — от литераторов старшего поколения он слышал похвалы, от «революционных демократов», в том числе Александра Герцена — грубую ругань в свой адрес. Активно ругали его и правительственные чиновники, а сам государь не видел в идеях «просвещённой монархии» ничего нового и полезного. Поэтому в марте 1858 года Вяземский был вынужден подать в отставку, вслед за сочувствовавшим ему министром народного просвещения А.С. Норовым. Князь заявил, что предпочитает бороться с цензурой как писатель, а не как её начальник.

Последние годы

В последние годы жизни (1863-1878), достигнув высокого общественного положения — будучи обер-шенком (кравчим) двора, сенатором и членом Государственного совета, имея свободный доступ в домашний круг царя Александра II, — Петр Вяземский жил в основном за границей. Он страдал длительной бессонницей и нервным расстройством, перемежающимися, по словам очевидцев, с приступами хандры и пьянства. Хандра стала главной темой его поздних стихов («Бессонница», 1861, «Зачем вы дни? - сказал поэт», 1863, «Жизнь наша в старости — изношенный халат», 1875-1877, и др.). В начале 1870-х годов Вяземский переживает предельный духовный упадок, полное разочарование в своих религиозных исканиях и метаниях духа:

Покоя твоего, ничтожество! я жажду:

От смерти только смерти жду.

В 1871 году он пишет «Эпитафию себе заживо»:

Лампадою ночной погасла жизнь моя,

Себя, как мёртвого, оплакиваю я.

На мне болезни и печали

Глубоко врезан тяжкий след;

Того, которого вы знали,

Того уж Вяземского нет.

Было ли это поэтическим преувеличением, пророчеством, вызовом, словно ускользающей от него, желанной смерти? И да, и нет.

Нервное заболевание Вяземского усугублялось смертями родных, друзей, одиночеством и полным забвением его как поэта. После ухода из литературы, да и из жизни практически всех людей «пушкинского круга», сам собою случился закат «золотого века» русской поэзии. Критический реализм «шестидесятников», окончательно пришедший на смену русской романтической традиции, весьма болезненно воспринимается всё ещё здравствующим «романтиком» Вяземским, который давно ощущает себя обломком ушедшей, ненужной современникам эпохи:

В воспоминаниях ищу я вдохновенья,

Одною памятью живу я наизусть;

И радости мои не чужды сожаленья,

И мне отрадою моя бывает грусть.

Жизнь мысли в нынешнем, а сердца жизнь

в минувшем.

Средь битвы я один из братьев уцелел:

Кругом умолкнул бой, и на поле уснувшем

Я занят набожно прибраньем братских тел.

Хоть мёртвые, но мне они живые братья:

Их жизнь во мне, их дней я пасмурный закат,

И ждут они, чтоб в их загробные объятья

Припал их старый друг, их запоздавший брат.

Несмотря на это, следует признать, что темы позднего поэтического творчества Вяземского не всегда были столь пессимистичны и отличались завидным разнообразием: от пейзажной и философской лирики до политических и сатирических стихов. В том же 1877 году он пытается, правда, не очень успешно, возродить молодую арзамасскую игру воображения и шутливость («Моя легенда»), со странным рвением осуждает русское правительство, да и весь народ, за помощь «славянам» в новой войне с Турцией: «Вы любите одних, чтоб прочих ненавидеть!». Турки находят в его лице нежданного, но красноречивого защитника: «И турки братья нам: / Отец у нас один». Как воспитанник иезуитов и французских просветителей, престарелый Вяземский в духе веротерпимости осуждает насилие любой войны, ссылаясь на отвлеченную и неопределенную веру в Бога.

Сам поэт понимал, что его позднее творчество – это ещё один виток душевных метаний, казалось бы уже преодолённых в прежние годы. Вяземский не раз называл себя «мыслящим поэтом». Ради точного выражения мысли он экспериментировал с языком, словно мастер с хорошо знакомым, надёжным инструментом. Поэт вводил в свои стихи различные, порой несовместимые поэтические пласты, неологизмы, допускал ломку грамматических норм, употреблял необычные рифмы и созвучия, намного опередив в этом всех своих последователей начала XX века. К сожалению, в 1870-е годы его «модернизма» никто так и не понял, и поздние стихи Вяземского вызывали лишь насмешки и пародии.

В течение всей жизни Вяземский также писал мемуарные очерки («Допотопная или допожарная Москва», 1865, «Московское семейство старого быта», 1877, «Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине», 1877, и др.); вёл записные книжки, в которых фиксировал не только важные события личной и общественной жизни, но и анекдоты, мимолётные разговоры, размышления, бытовую хронику, документы. Всё это он считал «хроникой прелюбопытной», в которой «изображается дух народа». В 1870 году Пётр Андреевич частично опубликовал этот богатейший материал под названием «Старая записная книжка». Из записей Вяземского человечество до сего дня черпает крылатые фразы, афоризмы, исторические анекдоты, в том числе о Пушкине и других великих современниках поэта.

В последние годы жизни Вяземский готовил к печати «Полное собрание сочинений», первый том которого вышел в 1878 году, сразу после смерти автора.

Умер Петр Вяземский в Баден-Бадене 10 (22) ноября 1878 года в возрасте 86-и лет. Похоронен в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.

Елена Широкова

По материалам:

Вяземский П.А.//Друзья Пушкина. - М.: Изд."Правда", 1986. - Т.1.

Моторин А. Художественное вероисповедание князя П.Вяземского

Litra.ru


Поэт   Литератор   Писатель  

Биографический указатель


Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019

полная версия сайта