Литературно-исторические заметки юного техника

Ptiburdukov.RU
сегодня28марта2024

Наверх

Елизавета Ивановна Дмитриева (Васильева)


(Черубина де Габриак)

12 апреля (31 марта – по старому стилю) 1887 года родилась Елизавета Ивановна Дмитриева (в замужестве – Васильева) – русская поэтесса Серебряного века. Благодаря блестящей литературной мистификации М. Волошина, получила широкую известность под именем ЧЕРУБИНЫ де ГАБРИАК.

С загадочной поэтической мистификацией Черубины де Габриак связана масса историй, легенд и даже анекдотов эпохи Серебряного века. Всем известно, как скромной некрасивой учительнице Лиле Дмитриевой, при помощи звучного псевдонима и придуманной Волошиным таинственной литературной маски, удалось положить к своим ногам не только всю редакцию известного журнала «Аполлон», во главе с Сергеем Маковским, но и заинтриговать весь читающий Петербург. Во всех подробностях известна, во многом мифологизирована и даже сведена до уровня анекдота скандальная история с дуэлью поэтов Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва на Чёрной речке. Только неожиданно-скорое исчезновение самой Черубины (Дмитриевой) из поэтического сообщества, равно как и реальная судьба этой женщины, остались за рамками исследований эпохи Серебряного века. Яркая звезда Черубины де Габриак быстро взошла на поэтическом небосклоне, очаровала, привлекла внимание, заставила о себе говорить и угасла так, словно её и не было. Такова судьба многих литературных мистификаций. Но таинственная Черубина вовсе не являлась пресловутой статуей-Галатеей, созданной Волошиным из желания потешить и «поводить за нос» своих коллег-литераторов. За звучным псевдонимом и придуманной легендой стояла реальная история любви совершенно реальных людей.

Елизавета Дмитриева

Елизавета Ивановна Дмитриева
Елизавета Дмитриева

Елизавета Ивановна Дмитриева родилась в Петербурге, в небогатой дворянской семье. Отец будущей поэтессы скромно трудился учителем чистописания в средней школе и очень рано умер от чахотки. С семи до шестнадцати лет Лиля (так её называли в семье) страдала тем же недугом. Девочка была прикована к постели, до семи лет не умела ходить и на всю жизнь осталась хромой. Брат и сестра ей говорили: «Раз ты сама хромая, у тебя должны быть хромые игрушки». И у всех её кукол отламывалась одна нога. В юности, по словам самой поэтессы, она была очень одинока, много читала, изучала языки. Из современной литературы самое большое впечатление на девушку произвели стихи Мирры Лохвицкой, «русской Сафо», как называли её в литературных кругах. Несмотря на плохое здоровье, Елизавете Дмитриевой удалось получить блестящее образование. В 1904 году она с золотой медалью закончила Василеостровскую гимназию, в 1908 году — Императорский женский педагогический институт сразу по двум специальностям: средневековая история и французская средневековая литература. Одновременно слушала лекции по испанской литературе и старофранцузскому языку в Петербургском университете, непродолжительное время училась в Сорбонне. В Париже познакомилась с Николаем Гумилёвым, но тогда их встреча была лишь кратким эпизодом.

По возвращении в Петербург Дмитриева преподавала русскую словесность в Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из испанской поэзии («Святая Тереса» и др.), посещала вечера на «Башне» Вячеслава Иванова. Здесь на талантливую поэтессу обратил внимание Максимилиан Волошин. Дмитриева послала ему свои стихи, и Максу они очень понравились. На поэтических вечерах Иванова неожиданно возобновилось знакомство Дмитриевой и Николая Гумилёва. 25 мая 1909 года они вместе приехали к Волошину в Коктебель. Волошин подарил молодой поэтессе чёрта по имени Габриах. Это был морской черт, выточенный волнами из корня виноградной лозы. У него была одна рука, одна нога и добродушная собачья морда. Имя ему было найдено в книге «Демонология» и принадлежало бесу, защищающему от злых духов.

Как писала сама Елизавета Дмитриева в своей практически предсмертной «Исповеди» (1926 год), именно в Коктебеле сложился трагический любовный треугольник Волошин-Дмитриева-Гумилёв. Гумилёв предлагал Лиле руку и сердце, но встретил решительный отказ. Из двух поэтов она выбрала Волошина. В то время Волошин ещё был официально женат на М.Сабашниковой, и Лиля тоже не совсем свободна: её жених, друг детства Сева Васильев, отбывал воинскую повинность где-то в провинции. Впоследствии Дмитриева признавалась: Макс, несомненно, любил её, Гумилёв – тоже, а она любила их обоих. Но Гумилёв не признавал за ней права быть поэтом, не уважал её творчество. Макс, напротив, дал молодому дарованию поверить в себя и всерьёз озаботился её литературной судьбой.

Черубина де Габриак

В 1909 году в Петербурге создавался литературно-художественный альманах «Аполлон», редактором которого стал Сергей Маковский – аристократичный и элегантный, известный всей столице как завзятый ловелас. Стихи Лили показались Волошину подходящими для нового журнала, и он привёл её в редакцию. Но скромная, хромая, некрасивая девушка не произвела впечатления на Маковского. Он отверг её стихи и тут же позабыл об этом. Тогда у Волошина и Дмитриевой родилась совместная идея литературной мистификации. Был придуман звучный псевдоним (нечто испанское в сочетании с именем подаренного Максом чёртика) – Черубина де Габриак. Затем была разработана легенда и создана литературная маска таинственной красавицы-католички.

Сергей Константинович Маковский
Сергей Маковский

От имени незнакомки Черубины де Габриак в редакцию «Аполлона» начали приходить письма и стихи, полные испанской романтики и религиозного мистицизма. Стихи Черубины де Габриак понравились всем сотрудникам редакции. Они печатаются в журнале, журнал расходится «на ура». Успех таинственной корреспондентки головокружителен и несомненен. Её творчество получает высокую оценку И. Анненского и Вячеслава Иванова.

Вот только от личного появления в редакции талантливая Черубина воздержалась. Она общалась с Маковским только по телефону, напуская как можно больше тумана вокруг своего образа. Из разговоров стало известно, что у неё рыжеватые, бронзовые кудри, бледное лицо с ярко очерченными губами. Она родом испанка, ревностная католичка, ей восемнадцать лет, строгое воспитание получила в монастыре и находится под надзором отца-деспота и монаха-иезуита, её исповедника. Чарующей музыкой звучало её имя - Черубина де Габриак. В изысканных строках стихов сквозила тоска одиночества, желание пойти навстречу зову сердца, найти душу, которой можно было бы довериться…

Легенду и темы для разговоров с Маковским разрабатывал Волошин, ему же принадлежит авторство переписки Черубины де Габриак с редакцией «Аполлона». Но стихи писала только Лиля. И стихи её, действительно, были безукоризненны. Это отмечали самые взыскательные критики.

В «Аполлоне» и близких ему кругах началась подлинная черубиномания. В таинственную испанскую красотку Черубину влюбились все, начиная с редактора:

«…Влюбились в нее все “аполлоновцы” поголовно, никто не сомневался в том, что она несказанно прекрасна, и положительно требовали от меня — те, что были помоложе, — чтобы я непременно “разъяснил” обольстительную “незнакомку”. …Убежденный в своей непобедимости Гумилев (еще совсем юный тогда) уж предчувствовал день, когда он покорит эту бронзовокудрую колдунью; Вячеслав Иванов восторгался ее искушенностью в “мистическом эросе”; о Волошине и говорить нечего. Барон Николай Николаевич Врангель, закадычный мой друг в ту пору, решил во что бы то ни стало вывести Черубину на чистую воду: “Если уж так хороша, зачем же прячет себя?” Но всех нетерпеливее “переживал” Черубину обычно такой сдержанный Константин Сомов. Ему нравилась “до бессонницы”, как он признавался, воображаемая внешность удивительной девушки. “Скажите ей, — настаивал Сомов, — что я готов с повязкой на глазах ездить к ней на острова в карете, чтобы писать ее портрет, дав ей честное слово не злоупотреблять доверием, не узнавать, кто она и где живет…»

Сергей Маковский, «Черубина де Габриак»

Как-то влюблённый Маковский послал Черубине на вымышленный адрес (это был адрес сестры Л. Брюлловой, подруги Лили) огромный букет белых роз и орхидей. Это нужно было пресечь, поскольку подобные траты угрожали гонорарам сотрудников журнала. В ответ Черубина прислала стихи и письмо.

Цветы живут в людских сердцах:
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.
Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз 
В душе сплетается гирлянда.
В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.
Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.
Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава. 
Журнал «Аполлон», 1910

«Дорогой Сергей Константинович! Когда я получила Ваш букет, то смогла поставить его только в прихожей, так как была чрезвычайно удивлена, что Вы решаетесь задавать мне такие вопросы. Очевидно, Вы совсем не умеете обращаться с нечетными числами и не знаете языка цветов».

Бедный Маковский клялся, что он не помнит, сколько в букете было цветов, не понимая, в чём его вина…

Разоблачение Черубины состоялось уже в ноябре 1909 года: М. Кузмин выведал номер телефона Дмитриевой, а переводчик фон Гюнтер, навязавшись к ней в провожатые, заявил, что никакой таинственной Черубины на самом деле нет, а стихи от её имени пишет Макс Волошин. Дмитриева, поддавшись на провокацию, сама призналась в обмане. Тайна стала известна в редакции «Аполлона». Таким образом, в 1910 году в журнале появилась ещё одна подборка стихов Черубины, с заключительным стихотворением «Встреча», подписанным подлинным именем поэтессы.

Дуэль Волошина и Гумилёва

Неожиданным завершением этой истории явилась дуэль Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва.

Как часто бывает, любовь отверженного Гумилёва к Дмитриевой очень скоро переросла в ненависть. Он начал всем рассказывать о своём романе с Лилей в Коктебеле, употребляя в её адрес грубые, подчас оскорбительные выражения. Жених Лили был далеко и не мог за неё вступиться. Волошин, с его согласия, взял на себя эту роль.

Николай Гумилев
Николай Гумилев

19 ноября 1909 года в мастерской художника Головина при Мариинском театре собрались все сотрудники «Аполлона» - Головин взялся писать их портреты. Речь, конечно, зашла о стихах Черубины де Габриак. Кто-то из присутствующих заметил:

— И все-таки, по-русски так еще никто не писал!

— Да бросьте! – небрежно отозвался Гумилёв. - Я довольно хорошо знаю эту особу: как женщина - в определенные моменты бытия - она обладает куда большими способностями, чем как поэтесса... Я мог бы рассказать...

Волошин подошёл к Гумилёву и дал ему пощечину. «Вы поняли?» – спросил он. Гумилёв ответил: «Да».

Максимилиан Волошин
Максимилиан Волошин

Согласно другому источнику, Гумилёв будто бы прихвастнул своей то ли действительной, то ли мнимой победой над загадочной поэтессой Черубиной де Габриак, сотворённой фантазией Волошина из скромной, некрасивой Лили Дмитриевой. Узнав о выходке Гумилёва, Макс публично дал щуплому поэту слишком увесистую пощечину, от которой тот едва устоял на ногах. Гумилёв бросился на него с кулаками, но их разняли. Тогда Гумилёв тут же, при свидетелях, вызвал Волошина на дуэль.

Дуэль Волошина и Гумилёва подчас представляется исследователями в виде трагикомического фарса или пародии. В начале XX века дуэль как способ выяснения отношений уже выглядела анахронизмом, пережитком прошлого. А дуэль двух литераторов из-за женщины (да ещё хромой и некрасивой) казалась просто забавной нелепостью. Однако серьёзность намерений обоих противников в этом поединке не вызывает сомнений. Волошин защищал честь не своей литературной мистификации, а любимой женщины. Не случайно многие очевидцы инцидента в мастерской, в том числе и С.К. Маковский, замечали, что пощёчина была дана Волошиным «от души», а не просто как формальный повод для ссоры. Гумилёв, со своей стороны, мстил более счастливому сопернику. Он требовал стреляться до смерти, на пяти шагах. Секунданты Волошина на это не пошли.

Дуэль состоялась 22 ноября 1909 года на Чёрной речке – по примеру Пушкина и Дантеса. Стрелялись дуэлянты также из пистолетов времён Пушкина, которыми всего несколько дней назад воспользовались в своей знаменитой «политической» дуэли думские деятели Гучков и Уваров. Уваров, как известно, был ранен. Эти же пистолеты посчастливилось раздобыть и Гумилёву с Волошиным. Дуэльные пистолеты середины XIX века оказались мало приспособленными для стрельбы в сырую погоду. Пользоваться ими нужно было уметь, а у незадачливых секундантов-литераторов возникли большие трудности даже с тем, чтобы правильно зарядить такое оружие. По дороге к месту дуэли Волошин потерял в снегу калошу и никак не хотел стреляться без неё. Все участники дуэли, включая Гумилёва, были вынуждены помогать ему искать потерю. Наконец, дуэль началась. По свидетельствам очевидцев, Гумилёв встал, бросил шубу в снег, оказавшись в смокинге и цилиндре. Напротив него стоял растерянный Волошин в шубе, без шапки, но в калошах. В глазах его были слёзы, а руки дрожали. Гумилёв и Волошин стреляли по два раза. Гумилёв оба раза стрелял в Волошина, с намерением убить его, но, к счастью, промахнулся. Волошин стрелял в воздух, кроме того, его пистолет из-за сырости дважды дал осечку. Гумилёв потребовал третьего выстрела. Посовещавшись, секунданты решили, что это не по правилам, и поединок был остановлен. Впоследствии Волошин утверждал, что он, не умея стрелять, боялся сделать случайный неверный выстрел, и подобно Пьеру Безухову, убить своего противника. Дуэль окончилась ничем.

Поведение М.Волошина до и после дуэли вызвало возмущение в кругах петербургских литераторов, которое повлияло на общее отношение к горе-дуэлянту.

23 ноября в газетах были напечатаны абсолютно лживые сообщения о «смехотворной дуэли» на Чёрной речке:

Во вчерашнем № «Ст. Молвы» сообщалось об инциденте между литераторами Максимилианом Волошиным и Гумилевым и о возможности между ними дуэли. Дуэль состоялась сегодня утром. Место поединка то же, где встречались и гр. Уваров с А.Гучковым. Рыхлый выше колен снег сильно стеснял дуэлянтов, и без того не блестяще владеющих оружием - гладкоствольными пистолетами без мушки. В числе секундантов - гр. Ал. Толстой и художник Шервашидзе. Распоряжался дуэлью гр. Толстой. По его команде противники нажали курки. Каждый целил в упор в противника. Оба не рассчитали отдачи, и дуэль обошлась благополучно: пули прожужжали мимо. Дуэлянты холодно пождали друг другу руки, но мирные отношения не наладились. Причины дуэли - романического характера; оскорбленным в этом инциденте является Волошин.

Каждый из участников был наказан штрафом в десять рублей. Вся жёлтая столичная пресса смеялась над двумя известными поэтами, как могла. Саша Черный назвал Максимилиана Волошина «Ваксом Калошиным», и это прозвище моментально облетело весь Петербург.

А в десять часов утра после дуэльного дня Сергей Маковский принимал в «Аполлоне» Черубину де Габриак. Он сказал: «Ну, пусть она не испанка, русская, она мне еще ближе, пусть некрасива, пусть прихрамывает, но она близка мне по духу, по таланту, я не могу её оставить...»

Но, когда он увидел вошедшую в кабинет Елизавету Дмитриеву, он был поражен... И не мог выговорить ни слова. Черубина де Габриак осталась в его памяти навсегда, он включил в свои мемуары её литературный портрет, где она возникает живым персонажем Серебряного века.

После Черубины

Все же для Дмитриевой произведённое ею впечатление было ударом, от которого трудно оправиться. После разрыва с Гумилёвым и Волошиным, а также скандальной дуэли между двумя поэтами, Дмитриеву настиг глубокий творческий кризис. Она замолчала надолго. В прощальном письме Волошину экс-Черубина писала:

«Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе…»

О Гумилёве она напишет позже, незадолго до своей смерти:

«…Оглядываясь на прошлое, я вижу, что Н.С. отомстил мне больше, чем я обидела его. После дуэли я была больна, почти на краю безумия. Я перестала писать стихи, лет пять я даже почти не читала стихов, каждая ритмическая строчка причиняла мне боль. Я так и не стала поэтом, предо мной стояло лицо Н.Ст. и мешало мне … Он не был виноват передо мною, даже оскорбив меня, он еще любил, но моя жизнь была смята им — он увел от меня и стихи, и любовь…»

В 1911 году Елизавета Дмитриева вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Николаевича Васильева и приняла его фамилию. После замужества уехала с ним в Туркестан, много путешествовала, в том числе в Германию, Швейцарию, Финляндию, Грузию, — в основном по делам Антропософского общества. Антропософия становится главным занятием экс-Черубины на все последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения. С 1915 года она возвращается к поэзии. В новых стихотворениях понемногу исчезает её прежнее «эмалевое гладкостилье», а на смену приходит обострённое чувство ритма, оригинальные образы, ощущение некоей таинственной, но несомненной духовной основы новых образов и интонаций. Многие стихотворения — религиозные, но уже не католические стилизации, а искренние стихи, отражающие поиск пути для собственной души поэта, стремящейся к покаянию и очищению.

В 1921 году поэтессу вместе с мужем арестовывают и высылают из Петрограда (лишь «потому, что мы дворяне», как писала она одному из своих корреспондентов тех лет). Она оказывается в Екатеринодаре, где руководит объединением молодых поэтов и знакомится с С.Маршаком. Совместно с ним она работает над детскими пьесами (сборник пьес переиздавался четырежды).

В июне 1922 года Васильева возвращается в Петроград, где работает в литературной части Петроградского театра юного зрителя, в основном занимается переводами с испанского и старофранцузского. Главная её переводческая работа - старофранцузская повесть в стихах «Мул без узды» Пайена из Мезьера была выполнена в 1923 году, но опубликована только в 1934. В те же годы бывшая Черубина пишет повесть для детей о Миклухо-Маклае «Человек с Луны». Очевидно, с творчеством в этот период у Елизаветы Ивановны не ладилось, ей хотелось заниматься антропософией. Она скоро оставляет работу в ТЮЗе, заканчивает библиотечные курсы и служит в Библиотеке Академии наук.

В 1926 году начинаются репрессии по отношению к русским антропософам, и год спустя в доме Васильевой производится обыск, во время которого забирают все её книги и архив, а саму поэтессу высылают в Ташкент на три года. В ссылке она продолжает писать стихи, постоянными темами которых становятся мистические переживания, одиночество, любовь, обречённость, тоска по родному Петербургу. В 1927 году, по предложению близкого друга последних лет, китаиста и переводчика Ю. Щуцкого, бывшая Черубина создает еще одну, гораздо менее известную литературную мистификацию — цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени «философа Ли Сян Цзы», сосланного на чужбину «за веру в бессмертие человеческого духа».

Елизавета Ивановна Васильева скончалась от рака печени в ташкентской больнице им. Полторацкого, не дожив до конца ссылки. Была похоронена на Боткинском кладбище в Ташкенте. Местоположение могилы неизвестно.

А это стихотворение, написанное в апреле 1928 года, как нельзя лучше отражает состояние поэтессы:

Вот облака закрыли журавли –
Куда их бег?
Не уходи от горестной земли,
Останься, человек!
Останься здесь, где есть песок и камень
И солнца мед,–
Но здесь цветок, он голубой, как пламень,
Он расцветет.
Все ночи жди, и будет ожиданье
Напряжено, как молнии в грозу, –
Где ты видал цветы благоуханней,
Чем здесь, внизу?
Пусть ты устал, пусть нет воды и хлеба,
Пусть ты один и негде ночевать.
Он голубой, он голубее неба...
Ты будешь ждать?

Компиляция Елены Широковой по материалам:




Литератор   Поэт   Писатель  

Биографический указатель


Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019

полная версия сайта