Литературно-исторические заметки юного техника

Ptiburdukov.RU
сегодня28марта2024

Наверх

Биографический справочник


А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


Лев Николаевич Толстой

«У нас в России принято было венчать Толстого лаврами как художника и побивать камнями как пророка. Но гений и лжепророчество - «две вещи несовместные»… Не настало ли для нас, русских, время реабилитировать Толстого?»

Эти слова более 60-и лет назад сказал на чужбине русский философ, историк религии и литературы Б.П. Вышеславцев (1877-1954), высланный из Советской России в 1922 году.

Сегодня, спустя более 100 лет после смерти «гения и пророка» земли русской, лишь немногие из наших соотечественников, в обязательном порядке «проходивших» творчество Л. Н. Толстого в школе, знают и помнят о той роли, которую сыграл этот человек в формировании мироощущения и взглядов российской интеллигенции конца XIX - начала ХХ века.

Л.Н. Толстой
1900-е гг.

В сознании большинства «постсоветских» людей, наших современников, Лев Николаевич Толстой остался лишь классиком отечественной литературы, придурковатым графом, «косившим» под бородатого мужика, «зеркалом русской революции». Нынешние тинейджеры, в силу своего духовного развития, способны воспринимать его «Войну и мир» только в виде красочных комиксов. Абсолютное большинство женского населения страны считает, что «Анна Каренина» - роман о том, как «баба бросилась под поезд» от несчастной любви. Скандальный роман «Воскресение», произведший в русском обществе начала XX века настоящий раскол, и вовсе воспринимается как нечто замшелое и неудобоваримое.

Правнук Л.Н. Толстого, директор музея-усадьбы «Ясная Поляна», в одном из своих интервью «Российской газете» проронил фразу о том, что жизнь писателя в Ясной Поляне «была настоящим адом».

На наш взгляд, «настоящим адом» был сам Лев Николаевич Толстой. Главная трагедия этого человека заключалась в том, что он понимал и ощущал этот «ад» в самом себе. Всю свою долгую земную жизнь Толстой стремился избавиться от своего внутреннего разлада, предотвратить или хотя бы остановить его распространение на окружающих, найти выход и способ благополучного спасения. Отсюда его богоискательство, приведшее в конечном итоге к богоборчеству и отлучению от православной церкви. Отсюда и стремление подчас навязать современникам собственную точку зрения на мораль, веру, общечеловеческие ценности и их значение в несовершенном, порочном обществе, да и целом мире. Толстовские «проповеди», облачённые в форму литературных произведений, вне сомнения, влияли на умы, ещё не «зомбированные» телерекламой. Именно они во многом сформировали моральный облик и систему ценностей российской интеллигенции, впоследствии стёртой с лица земли теми, кто наплевал на проповеди «непротивления злу» или вовсе их не читал.

Л.Н. Толстой – отнюдь не «зеркало русской революции», как превратно оценил его заслуги вождь большевиков, и вовсе отбросивших Бога. Толстой – один из её вдохновителей, можно сказать, «незримый участник». Именно русские либералы, в той или иной степени впитавшие его идеи, в марте 1917 года заставили отречься от престола последнего царя. Отказав в богоданности монаршей власти, «самое образованное в мире» Временное правительство за считанные месяцы развалило великую державу. Затем, «лишённых всех корней» интеллигентов в погонах и без таковых выбросило из России кровавой волной Гражданской войны. Сидя в эмиграции, долгие годы они проклинали свою веру в воспетый Толстым и Достоевским «народ-богоносец», который на поверку оказался всего лишь стадом безумцев...

Л.Н. Толстой проповедовал добро, стремясь спасти не только всё человечество, но и каждого отдельного индивидуума от провала в бездну настигающей его бездуховности, избавить от внутреннего «ада», который постоянно ощущал и в самом себе. Быть может, он выбрал не самый правильный путь, но и альтернатива вчерашних нигилистов, вооружённых марксизмом, оказалась не лучше.

Нуждается ли и сегодня в «реабилитации» имя великого классика русской литературы?

Безусловно.

О Л.Н. Толстом написана масса подробных биографических исследований. Российскими и советскими историками литературы выявлены события едва ли не каждого дня жизни гениального писателя, от корки до корки прочитаны все его письма, дневники, рукописи и даже черновики. В советское время фигура графа Толстого воспринималась как нечто великое и незыблемое, подобное огромной гранитной скале. Критиковать его произведения, литературный язык, личную жизнь было дурным тоном. Сегодня, казалось бы, давно расставлены все оценки, отслежена эволюция взглядов, прокомментированы все произведения Л.Н. Толстого. Тем не менее, спустя много лет после смерти этого человека, по-прежнему остаётся ощущение того, что великий Лев так и не был до конца понят своими современниками. Чрезмерно возвеличив, так и не услышали его потомки. С каждым проходящим десятилетием всё больше и больше пыли скапливается на корешках томов сочинений Л.Н. Толстого, что томятся невостребованными на полках городских и районных библиотек. Именем Толстого, как и именем Ленина, обязательно названа хотя бы одна улица в каждом из населённых пунктов российской глубинки. Однако до сих пор никто и не задумался над тем, как не идёт мыслителю-Толстому тот хрестоматийный глянец, в который обрядили его, включив в обязательную школьную программу, как чуждо всей жизни и творчеству великого писателя причисление его к компании каменных идолов советской эпохи.

Следует вспомнить, что Лев Николаевич Толстой, прежде всего, был реальным, живым человеком, со своими мыслями, чувствами, богатым внутренним миром. Благодаря незаурядному таланту, он сумел сделать себя достоянием всего человечества. Личность человека-Толстого неотделима от его творчества и философских исканий. И многие его произведения автобиографичны в гораздо большей степени, чем мы привыкли их воспринимать.

Биография

Лев Николаевич Толстой родился 9 сентября (по старому стилю - 28 августа) 1828 в Крапивенском уезде Тульской губернии, в имении матери - Ясной Поляне. Отец - граф Николай Ильич Толстой (1794 - 1837); мать - Мария Николаевна (1790 - 1830), урожденная Волконская.

Толстой принадлежит к богатому и знатному роду, занимавшему высокое положение ещё во времена Петра Великого. Прадеду Льва Николаевича, графу Петру Андреевичу, выпала печальная роль в истории царевича Алексея. Правнук Петра Андреевича, Илья Андреевич, описан в «Войне и мире» в лице старого графа Ростова. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва Николаевича (изображен в «Детстве» и «Отрочестве» в лице отца Николиньки). В чине подполковника Павлоградского гусарского полка он принимал участие в войне 1812 года и после заключения мира вышел в отставку. Весело проведя молодость, Николай Ильич проиграл огромное состояние. Страсть к игре перешла и к сыну. Чтобы привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской. У них было четыре сына: Николай, Сергей, Дмитрий, Лев и дочь Мария. Дед Толстого по матери, екатерининский генерал, выведен на сцену в «Войне и мире» в лице старого князя Болконского, а мать Льва изображена в лице княжны Марьи. Кроме Волконских, Толстой состоит в близком родстве с целым рядом других аристократических родов - князьями Горчаковыми, Трубецкими.

Когда умерла его мать, Льву не было двух лет. В 1837 году семья переехала в Москву, но вскоре умер и отец, оставив дела в совершенно расстроенном состоянии. Трое младших детей, под присмотром опекунов, снова поселились в Ясной Поляне. В 1840 году дети переселились в Казань, где жила их родственница-опекунша.

Студент Л.Н. Толстой
1849 г.

Лев был некрасив, неловок, и застенчив. Он получил домашнее образование: сначала под руководством грубоватого гувернера-француза St. Thomas, заменившего собой добродушного немца Ресельмана. По собственному признанию Толстого, с 15-летнего возраста он вёл «франклиновский дневник» (по имени Бенджамина Франклина), в котором ежедневно отмечал, какую из добродетелей, провозглашенных Франклином в его альманахе «Бедный Ричард», он нарушил за истекший день.

Если посмотреть на известный дагерротип изображения молодого Толстого (1849 год), перед нами предстанет некрасивый, мрачный человек, в лице которого, согласно утверждениям физиогномистов, с лёгкостью можно отыскать черты интроверта, скрытого маниака или потенциального преступника: скошенный, мелковатый подбородок (что свидетельствует о слабой силе воли), неровный, широкоскулый череп, небольшие, глубоко посаженные, угрюмые глаза… Присутствуют и черты сластолюбца, человека страстей: иронично изогнутая линия пухлогубого рта, треугольная форма лица (чувственность); в то же время – целеустремлённость, эмоциональность, властность (густые, нависшие брови), заметные уже складки эмоционального разочарования (от носа к углам рта).

Сам Л.Н. Толстой в знаменитой «Исповеди», раскалывает свою жизнь на две, как ему представляется, неравные части: до и после потопа. Это было время, когда ему, как пишет литературовед и переводчик Н. Муравьёва, «благополучному и любимому многими, непрестанно стал являться вопрос «Зачем, к чему все это?», когда он, «счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок… чтобы не повеситься на перекладине между шкапами, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни»…

«До потопа»

В 1843 году Л.Н.Толстой поступил в число студентов Казанского университета и провел 2 года на восточном факультете и 2 года - на юридическом. Вскоре он стал только числиться в университете, почти не занимаясь и получая двойки и единицы на экзаменах. Бросив университет, Толстой с весны 1847 года живет в Ясной Поляне. Весной 1848 года он уезжает в Петербург, чтобы держать экзамен на кандидата прав, но, вместо этого, проводит время в кутежах с К. А. Иславиным — дядей своей будущей жены. «Любовь моя к Иславину испортила для меня целых 8 месяцев жизни в Петербурге» - вспоминал впоследствии сам «человек страстей», Л.Н. Толстой. Два экзамена из уголовного права и уголовного судопроизводства он каким-то чудом сдал благополучно. Однако третий сдавать не стал, т.к., по собственным словам несостоявшегося кандидата, ему «надоело», и он уехал в деревню.

Много времени уходило на кутежи, игру и охоту. Весной 1851 года, проиграв в карты родительский дом в Ясной Поляне, где он, его братья и сестра появились на свет, Толстой торопливо уехал из Москвы на Кавказ. По совету брата Николая, он решает таким образом сократить расходы и расплатиться с крупным карточным долгом. В тот период литературные интересы у молодого Толстого стояли на втором плане: он писал, когда хотелось высказаться и никогда не нуждался в обществе литераторов. Первое произведение «Детство» было напечатано в «Современнике» в 1852 году, и подписано скромными инициалами Л. Н. Т.

Поручик Толстой, 1856

На Кавказе Толстой, произведенный в офицеры, оставался два года. За участие в стычках с горцами он имел права на Георгиевский крест, но не получил его. В конце 1853 года перевелся в Дунайскую армию, где участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии. Во время Крымской войны был в Севастополе: командовал батареей в сражении при Чёрной, присутствовал при бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Там же написан первый из трёх «Севастопольских рассказов», тоже напечатанный в «Современнике». Рассказ был замечен императором Николаем I. Граф Толстой имел все шансы на военную или государственную карьеру, но сам себе «испортил» её, по словам некоторых биографов, написав сатирическую «солдатскую» песенку, в которой упоминался ряд известных генералов.

После штурма Севастополя «шутник» Толстой был послан курьером в Петербург, где зажил шумной жизнью: «на попойки, карты и кутежи с цыганами уходили целые дни и ночи» (Р. Левенфельд, переводчик и биограф Л.Н. Толстого). В Петербурге писатель сблизился с сотрудниками «Современника», познакомился с Некрасовым, Тургеневым, Чернышевским. В 1857 году в журнале вышли полностью его «Севастопольские рассказы».

Известно, что в зрелые годы Толстой неоднократно заявлял о желании уничтожить свои дневники «севастопольского» периода: слишком много в них было такого, что совершенно не вязалось с образом моралиста, вставшего на путь исправления человечества. Тем не менее, писатель решил оставить все записи без изменений, дабы потомкам было понятно, от какого себя отказался Л.Н. Толстой, взяв на себя смелость поучать своих современников.

Вскоре «люди ему опротивели и сам он себе опротивел», и в начале 1857, оставив Петербург и военную службу, Толстой отправился за границу. В Германии, Франции, Англии, Швейцарии, Италии Толстой провел всего около полутора лет (1857 и 1860 – 1861 годы). Во время второго путешествия по югу Франции на его руках умер от туберкулёза его любимый брат Николай. Смерть брата произвела на Толстого огромное впечатление, и в заграничных путешествиях он тоже разочаровался.

Вернувшись в Россию сразу после освобождения крестьян, граф Толстой стал мировым посредником и занялся «просвещением народа». Он активно устраивал школы в своей Ясной Поляне и во всём Крапивенском уезде, пытался поправить дела в имении, дабы не лишиться единственного источника дохода. К числу повестей и очерков, написанных им в конце 1850-х годов, относятся «Люцерн» и «Три смерти». В 1861 году произошла ссора Л.Н. Толстого с И.С. Тургеневым, которая едва не закончилась дуэлью и послужила причиной его разрыва с петербургскими литераторами. Критика и литературное сообщество «забывает» Толстого на 10-12 лет (вплоть до появления его «Войны и мира»). С Тургеневым Толстой не общался более 17-и лет.

«Фарфоровая Соня»

Сёстры Берс: Софья, Татьяна, Елизавета

Когда Льву Николаевичу Толстому пошёл четвертый десяток, он начал задумываться об обретении семейного очага. К тому времени в его жизни уже случилось несколько серьёзных любовных увлечений. Каждое из них оставило глубокий след в душе писателя, но ни одна из привлекших его внимания девиц не подходила к тому идеалу, который Толстой пытался воплотить в семейной жизни. Если бы Лев Николаевич продолжил поиски своего духовного «идеала», то, скорее всего, ему суждено бы было остаться на всю жизнь холостяком. Но однажды он сказал своей сестре Марии Николаевне: «Машенька, семья Берс мне особенно симпатична, и если бы я когда-нибудь женился, то только в их семье» (Т. А. Кузминская. "Моя жизнь дома и в Ясной Поляне", ч. I, стр. 75).

С семьёй известного московского врача А. Берса Толстой познакомился через своего приятеля К.А. Иславина ещё в «досевастопольский» период, часто бывал в гостях у Берсов после своего приезда из-за границы. Все три дочери доктора вызывали у него симпатию. Изначально Лев Николаевич планировал связать свою судьбу со старшей сестрой – Елизаветой Андреевной. В воспоминаниях Т. А. Кузьминской (младшей из сестёр Берс) есть много подробностей того расположения, которое оказывала Толстому сама Елизавета Андреевна, но Толстой, сперва отвечавший ей взаимностью, в одночасье отказался от почти решённого брака. В 1862 году он уехал лечиться кумысом в Башкирию, а после возвращения неожиданно для всех сделал предложение средней сестре – 18-и летней Софье Андреевне Берс. Первая запись о ней в дневнике Толстого датирована 23 августа 1862 года: «Ночевал у Берсов. Ребёнок! Похоже! А путаница большая. О, коли бы выбраться на ясное и честное кресло!.. Я боюсь себя; что ежели и это желанье любви, а не любовь? Я стараюсь глядеть только на её слабые стороны и все-таки оно. Ребёнок! Похоже».

Софья Андреевна, 1862

16 сентября 1862 года последовало предложение руки и сердца, а 23 сентября – свадьба. По мнению одного из биографов, автора небезызвестной книги «Любовь в жизни Льва Толстого» В. А. Жданова, такая спешка была связана не только с боязнью Льва Николаевича вновь передумать (как это случалось с ним не раз). Жданов высказывает мысль, что увлечение Соней, действительно, было одним из самых ярких увлечений Толстого, которое из «желания любви» очень быстро трансформировалось в саму любовь. Не заметить этого чувства было невозможно, а откладывать разрешение ситуации - бессмысленно.

Был ли Лев Толстой счастлив в браке?

На этот вопрос пытался ответить как сам Толстой (правда весьма неоднозначно), так и целый ряд его известных биографов. Ясно одно: женитьба и семейная жизнь с Софьей Андреевной в какой-то период завершили оформление Л.Н. Толстого как личности. Они же способствовали его настоящему рождению как писателя.

Мнения биографов и исследователей относительно роли Софьи Андреевны в жизни и творчестве Л.Н. Толстого отнюдь не однозначны. Одни называют её «преданнейшим другом и незаменимой помощницей во всех делах», другие, вслед за «поздним» Толстым, склонны видеть в её взаимоотношениях с мужем основную причину его внутреннего разлада. Софья Андреевна, которая с упорством бессменного секретаря по семь раз переписывала без конца переделываемые, напоминающие стенограммы, записи Л.Н. Толстого, предстаёт едва ли не в образе «злого гения», неустранимой «помехи» творческой свободе великого писателя.

Если обратиться к тем письмам и дневникам Л.Н. Толстого, что были написаны в самом начале его супружеской жизни, то здесь мнения всех биографов сходятся: история первого года брака Толстых полностью, вплоть до некоторых деталей, воспроизведена в романе «Анна Каренина» (Кити и Левин после свадьбы). Ощущение полного счастья и гармонии сменяются семейными ссорами, размолвками и скорыми примирениями.

Лев Толстой, 1862, жених

Л.Н. Толстой, как и его герой Левин, в своём стремлении быть до конца искренним, предложил молодой супруге обменяться «добрачными» дневниками. И если восемнадцатилетней Сонечке совершенно нечего было скрывать, то Лев Николаевич, предложив её вниманию свои откровения, совершил, пожалуй, одну из самых непоправимых ошибок в супружеской жизни. Какой реакции он хотел добиться, не совсем понятно, но «чистая девочка» Соня пришла в ужас от внезапного понимания того, что за человек её избранник. Уже в первые дни супружества её посещает мысль, что женитьба для Толстого – лишь способ выхода из духовного тупика, попытка обрести новый смысл своего личного существования:

«…И неужели, в самом деле, хорошо ему, когда я плачу и начинаю чувствовать сильнее, что у нас есть что-то очень не простое в отношениях, которое нас постепенно совсем разлучит в нравственном отношении? Вот кошке - игрушки, а мышке - слезки. Да игрушка-то эта не прочна, сломает, сам будет плакать. А я не могу выносить того, что он меня будет понемножку пилить, пилить. А он славный, милый. Его самого возмущает все дурное, и не может переносить его. Я, бывало, как любила все хорошее, всей душой восхищалась, а теперь все как-то замерло; только что станет весело, пристукнет он меня…» (Дневник Софьи Андреевны, 8 октября 1862 г).

Помимо призраков прошлого, омрачавших жизнь Софьи Андреевны, Толстой сам (намеренно или нет?) спровоцировал постоянное чувство ревности у своей молодой супруги. В автобиографическом «Дьяволе», касаясь семейной жизни героя, Толстой говорит, что «одно, что не то, что отравляло, но угрожало их счастью, была ее ревность, - ревность, которую она сдерживала, не показывала, но от которой она часто страдала» ("Дьявол", гл. VII).

Это была и ревность к прошлому Льва Николаевича: прочитав его дневник, Софья Андреевна узнала о недавней связи мужа с яснополянской крестьянкой, от которой у него был ребёнок. Эта женщина приходила мыть полы в доме и постоянно попадалась ей на глаза:

«Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности. «Влюблен, как никогда» (цитата из дневника Толстого от 10-13 мая 1858 г – Е.Ш.). И просто баба, толстая, белая, - ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар - легко. Пока нет ребенка. И он тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Ему кататься. Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он любил ее. Хоть бы сжечь журнал его и все его прошедшее…»

Кроме того, Лев Николаевич оказывал знаки внимания и младшей сестре жены – Татьяне Андреевне (Кузьминской), которая также часто гостила в Ясной Поляне, и с которой у Толстого было много общих интересов. Софья Андреевна же не допускала в Льве Николаевиче никаких интересов, кроме тех, которые непосредственно и явно служили во благо их любви. По мнению В.А. Жданова, «она ревновала его даже к духовной работе, боясь, что в ней он почерпнёт силы прожить без её любви».

Однозначно возложить вину за «несчастливый» брак на супругу не поворачивается язык даже у самых яростных критиков Софьи Андреевны. Реакция молодой женщины на все те откровения, что вылились на её голову и поведение разочарованного, не находящего себе достойного применения мужчины – вполне естественна и простительна. Однако не всё было так просто с самим Л.Н. Толстым. Будучи творчески одарённым человеком, даже самым естественным, обыденным вещам он порой стремился придать особый, трагический смысл.

Софья Андреевна забеременела через месяц после свадьбы. Небезызвестная «Сказка о фарфоровой кукле» была написана Львом Николаевичем Толстым в письме к Т.А. Кузьминской уже в марте 1863 года. Лев Николаевич в полушутливой форме сообщает свояченице о том, что её сестра каждую ночь превращается в фарфоровую куклу, каждое прикосновение к которой грозит катастрофой:

«… Я увидал Соню, но не ту Соню, которую мы с тобой знали, - ее, Соню - фарфоровую! Из того самого фарфора, о котором спорили твои родители. Знаешь ли ты эти фарфоровые куколки с открытыми холодными плечами, шеей и руками, сложенными спереди, но сделанными из одного куска с телом…Точно такая была Соня, я тронул ее за руку, - она была гладкая, приятная на ощупь, и холодная, фарфоровая. Я думал, что я сплю, встряхнулся, но она была все такая же и неподвижно стояла передо мной... Я испытал странное чувство. Мне вдруг стало приятно, что она такая, и я перестал удивляться, - мне все показалось натурально. Я ее вынимал, перекладывал из одной руки в другую, клал под голову. Ей все было хорошо. Мы заснули. Утром я встал и ушел, не оглядываясь на нее. Мне так было страшно все вчерашнее. Когда я пришел к завтраку, она была опять такая же, как всегда. Я не напоминал ей об вчерашнем, боясь огорчить ее и тетеньку. Я никому, кроме тебя, еще не сообщал об этом. Я думал, что все прошло, но во все эти дни, всякий раз, как мы остаемся одни, повторяется то же самое. Она вдруг делается маленькою и фарфоровою. Как при других, так все по-прежнему. Она не тяготится этим и я тоже. Признаться откровенно, как ни странно это, я рад этому, и, несмотря на то, что она фарфоровая, мы очень счастливы…»

Семейными это письмо было воспринято, как шутка. Сама Софья Андреевна написала сестре:

«Он выдумал, что я фарфоровая, такой поганец! А что это значит - Бог знает. Что ты думаешь об его сумасшедшем письме?» (письмо Т. А. Кузминской от 23 марта 1863 г.)

Никому и в голову не приходило придавать «сказке» глубокий смысл, но сопоставление с некоторыми намеками, разбросанными в документах, позволяет допустить, что это вовсе не шутка, а бессознательное (?) отражение интимной стороны отношений супругов, начало надвигающейся семейной драмы.

«Фарфоровая Соня» рано вышла замуж, и как большинство молодых женщин, весьма болезненно воспринимала физические проявления любви. В месяцы беременности эта сторона отношений и вовсе вызывала у неё сильный протест. Лев Николаевич в замаскированной, шутливой форме отразил этот протест, отчасти попробовав принять и понять его, но шутка оказалась какой-то угрюмой и даже зловещей. Вышло в точности, как с тем дневником: хотел, как лучше, а получилось как всегда…

Лев Николаевич и Софья Андреевна

За 17 лет супружества у Софьи Андреевны и Льва Николаевича, как известно, родилось 13 детей. Девять из них дожили до взрослого возраста. Не удивительно, что Соня оставалась «фарфоровой» долгие годы, и столь желанное семейное счастье обернулось лишь невыносимым бытом, дрязгами и самоуговорами Л.Н. Толстого в том, что жена должна быть лишь матерью, но никак не женщиной. Он всерьёз полагал, что сам принял такое решение, следуя христианской добродетели и избавляя себя и супругу от лишних искушений. Возможно, такое «богоугодное» поведение было продиктовано как раз тем, что самому Толстому быть мужчиной удавалось крайне редко, и евангельские заповеди оказались утилизированы им под реалии его личной семейной жизни.

В эти годы, дабы окончательно не выпасть из сферы интересов супруга, Софье Андреевне ничего не остаётся, как исполнять работу секретаря-переписчика и участвовать в деле издания произведений Л.Н. Толстого.

В течение первых 10 - 12 лет после женитьбы Толстой создает «Войну и мир» и «Анну Каренину». Если в первом романе «родовое семейство», в отличие от «семейства случайного», выступает как нечто святое и незыблемое, дающее смысл существованию любимых героев, то «Анна Каренина» - лишь осуждение женщины, поставившей свою страсть выше интересов семьи. Здесь в полной мере проявилось разочарование Толстого в своём семейном идеале. Ни одной счастливой семьи на страницах романа мы не найдём: Каренин – муж, который всегда готов простить, но не прощает; женщина-мать Долли Облонская вызывает лишь жалость и сочувствие; Кити и Левин прочно встают на путь «яснополянского ада» семейства Толстых…

«Потоп»: богоискательство и богоборчество

В начале 70-х годов Толстого снова захватывают педагогические интересы; он пишет «Азбуку» (1871-1872) и «Новую азбуку» (1874-1875), для которых сочиняет оригинальные рассказы и переложения сказок и басен, составившие четыре «Русские книги для чтения».

Возможно, к этому его подвигло наличие собственных детей и первоначальная заинтересованность в них, как в чём-то новом и удивительном. Вскоре и этот интерес писателя в значительной мере ослабевает. То ли детей получилось слишком много, то ли они росли не такими, как хотел их родитель, но постоянные заботы о семье, равно как и литературная известность начинают тяготить Л.Н. Толстого уже в середине 1870-ых годов. Будучи в цвете сил и здоровья, писатель утратил всякую охоту наслаждаться достигнутым благополучием. Ему вновь стало «нечем жить», он не мог себе уяснить цель и смысл жизни. Он «почувствовал, что то, на чем он стоял (семья), подломилось, что того, чем он жил, уже нет». Естественным результатом была мысль о самоубийстве. «Ад» внутренний, сливаясь с «адом» семейным, настиг его и в очередной раз поставил перед бездной абсолютной пустоты. В поисках спасения Толстой стал вести беседы со священниками и монахами, ходил к старцам в Оптину пустынь, читал богословские трактаты, изучил древнегреческий и древнееврейский языки, чтобы в подлиннике познать первоисточники христианского учения.

В своем обширном исследовании «Л. Толстой и Достоевский» Д. С. Мережковский, противопоставляя Толстого и Достоевского, пытался показать, что в Толстом сосуществовали две противоположные сущности, два поочередно сменяющихся характера, как бы два человека: маленький мыслитель, псевдохристианин старец Аким и великий подлинный язычник, «тайновидец плоти» дядя Ерошка. «Обманчивый двойник», призрачный «оборотень», «самозванец» Толстого, не столько даже «мыслящий», сколько «умствующий» старец Аким отпал от Христа и в своем всеотрицающем «христианстве» дошел до почти совершенного безбожия, буддийского нигилизма. Но, добавляет Мережковский, и, думается, здесь он правильно угадал сущность мировоззрения гениального писателя — «истинный Л. Толстой, великий язычник, дядя Ерошка, не отпадал, да и не мог бы отпасть от христианства уже по той причине, что он и не был никогда христианином».

Примириться со своей настоящей «нехристианской» сущностью «умствующий» Толстой так и не смог, а потому, как писал о его настоящей вере богослов и священник Георгий Флоровский, Толстой не столько искал веру, «сколько испытывал верования других, исходя из своих давних и не меняющихся предпосылок. Своё "христианское" мировоззрение Толстой извлек вовсе не из Евангелия. Евангелие он уже сверяет со своим воззрением, и потому так легко он его урезывает и приспособляет».

Ссылки Толстого на заповеди Христа, на авторитет Евангелия были религиозны только по форме. Он использовал религиозные догмы и заповеди не для того, чтобы их осмыслить в соответствии с их духом, а для того, чтобы создать свое собственное толстовское учение.

Свое «новое миропонимание» Толстой изложил в сочинении «В чем моя вера?». Наставления Христа, преподанные народу в Нагорной проповеди, Толстой сводит к следующим пунктам: «Не противься злу, не гневайся, не разводись, не клянись, не осуждай, не воюй». В них, по Толстому, заключена вся христианская мораль, и на этом основании можно создать счастливую жизнь на земле или, выражаясь его терминологией, «царство Божие среди людей».

До возникновения «толстовства» было принято считать, что Евангельские заповеди относятся, прежде всего, к жизни отдельных людей, начертаны для них как идеал, имеют силу нравственного закона. Толстой подверг все это коренному пересмотру: «Как можно любить ближнего, как самого себя, когда в меня вложены ни на мгновение не покидающая меня любовь к себе и очень часто столь же постоянная ненависть к другим?.. Требования терпения и самоотвержения противны человеческой природе». Исходя из этого, Толстой «сместил акценты», перенес Евангельские заповеди, отфильтрованные рассудком, с одной почвы на другую. Он предложил устроить по высшим идеалам человеческой личности жизнь всего общества и государства, всех правительственных и общественных институтов, по существу, перелагая на них ответственность за несовершенство человеческой природы и тем самым как бы освобождая индивидуума от личной ответственности. При этом Толстой провозгласил задачу «нравственного самосовершенствования», в основу чего положил принцип «непротивления злу насилием». Он полагал, что принцип непротивления злу есть безусловное нравственное начало, которое выражает собою сущность и смысл христианской морали. Между тем, как справедливо отмечали оппоненты Толстого, с подлинными евангельскими текстами этот принцип ничего общего не имеет.

Исходя из своей проповеди непротивления, Толстой осуждал молитвы о воинстве, благословение оружия, молебны о даровании победы, считая все это несовместимым с христианским учением. На этом основании он обвинил Русскую Православную Церковь в лицемерии. Толстого возмущала, прежде всего, позиция церковных чиновников, которые давно свели свою веру лишь к обрядовой стороне, поставив церковь на службу несовершенному государству и обществу.

7 ноября 1879 года С. А. Толстая пишет своей сестре Т. А. Кузминской:

«Левочка все работает, как он выражается, но увы! Он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает до головных болей, и все это, чтобы показать, как Церковь не сообразна с учением Евангелия. Едва ли в России найдется десяток человек, которые им будут интересоваться».

Жена Толстого ошибалась. «Религиозные рассуждения» великого писателя, во многом благодаря дару его речи, силе его публицистического воздействия, находили не десятки, а тысячи прямых последователей, решивших «жить по Толстому». С годами «толстовство» в его реальном виде все более и более сближалось с сектантством.

Известно, что на мироощущение и учение Толстого оказали большое влияние сектанты Сютаев и Бондарев, отрицавшие традиционное православие и обрядность. Знакомство с простым мужиком Сютаевым, который пытался создать «свою религию» произвело на писателя большое впечатление. Летом 1888 года Сютаев пытался проникнуть к Александру III и внушить царю, чтобы он «для блага народа велел толковать Евангелие согласно пониманию Сютаева». Знаменательно то, что позднее, «подражая» Сютаеву, Толстой писал из Гаспры письма Николаю II, уговаривая его отдать удельную землю крестьянам. К Сютаеву Толстой сохранял интерес до конца жизни.

«Московский период»

В начале 1880-ых годов, под влиянием своих новых знакомств (Сютаев, Бондарев, Фёдоров), Толстой заметно охладевает к художественной работе. Свои прежние романы и повести он осуждает, как барскую «забаву». Исторический роман «Война и мир», который принёс автору мировую известность и за который его более всего любили современники, стал ему ненавистен. Не раз в переписке он называл «Войну и мир» «пустяками» и «чепухой», а «Анну Каренину» - «скучной и пошлой» книгой.

Желая приблизиться к народным идеалам, граф Толстой находит себе новые увлечения: пашет, работает в саду, шьёт сапоги, становится вегетарианцем, отдает семье все своё крупное состояние, отказывается от прав литературной собственности. Максимально упростить свой быт и во всём следовать «нравственному закону» – вот его требования к себе и к окружающим людям. Софья Андреевна, измученная вечными родами, выкидышами, очередными беременностями, не успевала хоронить умерших детей и заботиться об оставшихся. Кроме того, она же выступала постоянной просительницей перед цензурными органами о пропуске в печать многих произведений Льва Толстого, вела переписку с издателями, оговаривала условия гонораров.

В 1881 году Софья Андреевна настояла на переезде из Ясной Поляны в Москву, дабы дать старшим детям образование. Толстым это было встречено буквально «в штыки»: в Москве невозможно пахать. Никакие светские развлечения, знакомства, устройство жизни и образования детей его более не интересуют и однозначно расцениваются им как занятия «безнравственные». Единственное развлечение графа в Москве (судя по переписке родных): пилить и колоть дрова с мужиками на Девичьем Поле. В 1882 году Толстые покупают дом в Хамовническом переулке, зиму 1882-1883 годов проводят в Москве, но при первом же удобном случае Толстой возвращается в имение. В Ясной Поляне он продолжает работу над теоретическим обоснованием своего учения, пишет повесть «Смерть Ивана Ильича», в которой окончательно развенчивает духовный идеал семьи, шьёт калоши, сам убирает комнаты.

Не удивительно, что такое поведение писателя не было понято и принято даже самыми близкими людьми. В переписке родственников в этот период не раз высказывается мысль о его душевном нездоровье, быть может, и сумасшествии. Для своих близких Толстой становится «адом», они – «адом» для него. Домашнюю обстановку - по контрасту с крестьянской – граф воспринимает с неумолимым осуждением: «Дети - сонные, жрущие». – «Дома - праздность, обжорство и злость». – «Жена очень спокойна и довольна и не видит всего разрыва». (Дневник Л.Н. Толстого 9, 10 и 5 июля 1884 г).

В 1884 году Толстой поддерживает издательство «Посредник», руководимое своими последователями и друзьями В. Г. Чертковым и И. И. Горбуновым-Посадовым. Издательство ставило своей целью распространение в народе книг, служащих делу просвещения, а особенно - близких толстовскому учению. Многие «религиозные» произведения Толстого, по цензурным условиям, печатались сначала в Женеве, затем в Лондоне, где по инициативе Черткова было основано издательство «Свободное слово».

«Крейцерова соната»

Повесть «Крейцерова соната», над которой Толстой работал несколько лет (первая публикация 1891 год), по своей проблематике, остроте социальных и антиклерикальных обличений вплотную примыкает к роману «Воскресение» (публикация в 1899 году в журнале «Нива»), выход которого непосредственно предварил отлучение писателя от церкви.

В «Крейцеровой сонате» Толстой не только вскрыл моральную распущенность своего круга, но одновременно объявил несостоятельными нравственные устои самого церковного брака. Эта несостоятельность, по Толстому, связана с неверным пониманием любви, которая, возникая из сознания бессмысленности индивидуального бытия, должна быть направлена не на личность, а на безличное целое. Толстой самым решительным образом отрицает в повести все христианские символы, отвергает понимание брака как Таинства, считая всё это насквозь фальшивым. Не допущенная вначале к печати, повесть стала переписываться во множестве экземпляров и вскоре разошлась по всей России, вызвав нескончаемые толки и жаркие споры.

Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев 6 февраля 1890 года писал о «Крейцеровой сонате» своему другу Е. М. Феоктистову, начальнику Главного управления по делам печати:

«Прочел я первые две тетради: тошно становилось — мерзко до циничности показалось... Правда, говорит автор от лица человека больного, раздраженного, проникнутого ненавистью к тому, от чего он пострадал, но все чувствуют, что идея принадлежит автору. И бросается в глаза сплошь почти отрицательное... Произведение могучее. И когда я спрашиваю себя, следует ли запретить его во имя нравственности, я не в силах ответить «да». Оболживит меня общий голос людей, дорожащих идеалом, которые, прочтя вещь негласно, скажут: а ведь это правда. Запретить во имя приличия — будет некоторое лицемерие».

Что в этой повести, написанной Толстым под влиянием своих личных впечатлений, переживаний и размышлений, является той самой «правдой», которая так потрясла русское общество и обер-прокурора Синода? На наш взгляд, мыслитель высказал лишь своё личное отношение к институту семьи и церковному браку. Если ему не везло в любви, то к чему же искать причину своего несчастья в обществе, морали, церкви, государстве? Миллионы людей в том же обществе, связав себя узами церковного брака, жили вполне счастливо. Они сумели сохранить свою любовь, которая, вопреки «сознанию бессмысленности индивидуального бытия», была направлена, прежде всего, на личность, а не на безличное целое! Если графу Льву Николаевичу Толстому не удалось этого сделать, так кто же, простите, кроме него самого, в этом виноват?!

Известно, что Софья Андреевна Толстая, обескураженная и поражённая стремлением мужа вытащить на свет божий всё «грязное бельё» их личных отношений, в ответ на «Крейцерову сонату» написала своё художественное произведение «Чья вина?». Правда, у неё хватило благоразумия не печатать это произведение даже под псевдонимом: драма семейства Толстых и без того уже стала достоянием общественности.

Странно, что Александр III, который, по многим свидетельствам, был счастлив в браке (а ему-то в жёны вообще досталась невеста умершего брата), после аудиенции с С.А. Толстой разрешил публикацию «Крейцеровой сонаты» в России. Возможно, что на него оказал влияние Победоносцев. Обер-прокурор Синода был умным человеком и не мог не понимать: запретный плод всегда сладок. Если бы власти разрешили Толстому открыто пропагандировать свои взгляды в печати, предоставив при этом надёжную трибуну его критикам и оппонентам – вряд ли сочинения Льва Николаевича пользовались бы такой популярностью. Охотников читать «религиозные» произведения Толстого, в лучшем случае, нашлось бы с десяток. Да и мало кто из поклонников его творчества настолько не любил себя и ближних, чтобы всерьёз относиться к проповедям целомудренного воздержания и следовать им.

Появление долго «запрещаемой» повести сразу вышло за рамки чисто литературного события. «Крейцерова соната» породила в обществе оживленные дискуссии о браке как отжившей форме семейных отношений. Во что, в конечном счёте, вылились эти дискуссии - всем известно, но другим «ответом» на «Крейцерову сонату» и полным её опровержением послужило рождение в семействе Толстых младшего сына Ванечки (1888-1895). В. И. Алексеев, друг семьи Толстых, вспоминал, что в одно из посещений не застал Льва Николаевича дома, его приняла Софья Андреевна. Долго они говорили о том, как живут в Москве, а также и о намерении Алексеева жениться. Софья Андреевна держала на руках маленького Ваню и, смеясь над Львом Николаевичем по поводу «Крейцеровой сонаты», сказала: «Хорошо Льву Николаевичу писать и советовать другим быть целомудренным, а сам-то что?» - при этом с злорадной улыбкой кивнула в сторону ребёнка» (В. И. Алексеев. "Воспоминания").

Сам Толстой писал в то время Алексееву: «Не знаю, не умею сказать то чувство, которое вызвано во мне известием о вашей женитьбе. Скорее, жалко... Мне жалко и хочется сказать: женитесь и живите, как брат с сестрой...» (23 октября 1890 г.).

Обер-прокурор Синода Победоносцев испугался обвинений в лицемерии, а «властителя дум» Л.Н. Толстого, как мы видим, нисколько не волновало расхождение его «нравственных» проповедей с истинными поступками. Куда больше его теперь занимал вопрос об отлучении от церкви…

Несостоявшаяся анафема

Вопрос об отлучении графа Толстого от церкви поднимался уже в 1892 году, сразу после выхода «Крейцеровой сонаты». Известно, что сам Толстой не прочь был «пострадать» и не раз объявлял об этом. В разговоре с Константином Леонтьевым (в 1890 году) он так и сказал: «Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта.»

После смерти Александра III, последовавшей в 1894 году, перед Синодом вновь встал вопрос об отлучении Толстого. К. П. Победоносцев писал к профессору С. А. Рачинскому 26 апреля 1896 года: «Ужасно подумать о Льве Толстом. Он разносит по всей России страшную заразу анархии и безверия!.. Точно бес овладел им — а что с ним делать? Очевидно, он враг Церкви, враг всякого правительства и всякого гражданского порядка. Есть предположение в Синоде объявить его отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому».

В то же время церковь продолжала свои попытки образумить писателя, но без видимых результатов. В своей последовательной и непримиримой борьбе с православной церковью Толстой доходил до самых воинствующих жестов. В них в полной мере проявлялась его страстная натура, которой была чужда всякая половинчатость. Николай Иванович Тимковский, оценивая взаимоотношения Толстого с церковными чиновниками, писал:

«Хотя Лев Николаевич и тогда уже исповедовал страстно принцип непротивления, но никогда не казался мне человеком смирившимся в каком бы то ни было смысле... Все в нем — глаза, манеры, способ выражения — говорило о том, что принцип, заложенный в него глубоко самой природой, — отнюдь не смирение и покорность, а борьба, страстная борьба до конца... если бы он действительно был такой «непротивленный», то вряд ли нажил бы себе столько яростных врагов...»

Все земледельческие и прочие работы Толстой демонстративно старался проводить в дни официально принятых церковных праздников. Даже на Пасхальной неделе Толстой занимался полевыми работами, обходил крестьянские дворы, собственноручно помогал крестьянам крыть хаты соломой и т.п., многих увлекая своим образом действий. Известен факт, что во время церковного праздника граф Толстой публично богохульствовал, разъезжая перед иконой Св.Владимирской Божьей матери верхом на коне и в шляпе, призывал верующих крестьян не отдавать ей почести.

В романе «Воскресение» (1899 год) это демонстративное противостояние достигло своего апогея. Описывая Божественную литургию в 39-й и 40-й главах первой части романа, Толстой именует иконостас «перегородкой», ризу — «парчовым мешком», престол, на котором совершается пресуществление Святых Даров, — «столом», дароносицу — «чашкой» и т.д. Он обличает представителей Церкви «снизу доверху» — от рядового священника до обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева. Последний выведен в «Воскресении» под именем Топорова («говорящая» фамилия, напоминающая о топоре, орудии казни). В 21-й и 27-й главах третьей части романа с нескрываемой авторской симпатией нарисован образ безымянного сектанта-анархиста, обличающего царя и царские власти.

Весь гонорар, полученный за публикацию романа «Воскресение» в журнале «Нива», был отдан Л. Н. Толстым на перевозку четырех тысяч сектантов-духоборцев в Канаду.

24 февраля 1901 года «Церковные ведомости» при Святейшем правительствующем Синоде» опубликовали Определение Святейшего Синода от 21-22 февраля 1901 года, № 557 об отлучении графа Л.Н. Толстого от Православной Греко-Российской Церкви.

В день отлучения, как отмечает в своем дневнике С. А. Толстая, толпа студентов и рабочих, собравшись в Москве на Лубянской площади, кричала: «Ура Льву Николаевичу! Привет великому человеку!» В дом Толстых в Хамовническом переулке хлынул поток телеграмм, писем, корзин с цветами, посетителей — с изъявлением солидарности с Толстым и выражением негодования в адрес Синода. В многочисленных гектографических и рукописных копиях появились язвительные карикатуры, сатирические стихотворения анонимных авторов, в которых высмеивался Синод и превозносилась непреклонность Толстого. В то же время со стороны правых кругов раздалась критика в адрес Синода: отлучение вместо анафемы (а Толстой не был предан анафеме) было сочтено слишком мягкой, недейственной мерой.

Выражаясь современным языком, Л.Н. Толстой спровоцировал Святейший Синод на бесплатную рекламу и тем самым снискал себе уже не только всероссийскую, но и всемирную славу. В марте 1901 года Л.Н. Толстой был избран почетным членом Гейдельбергского литературного общества в США, штат Огайо. А несколько позднее его избрали почётным членом Юрьевского университета в Дерпте (ныне Тартуский университет).

Отлучение Толстого от церкви, выявив широкий спектр расхождений в тогдашнем обществе, расценивалось современниками не как сакральный акт (каковым была бы анафема), а как преходящая, своего рода политическая мера воздействия. Широкое распространение получило письмо С. А. Толстой, направленное митрополиту Антонию, в котором жена писателя сокрушалась о погибшей душе мужа и выражала надежды на его прощение. Митрополит ответил: «О Вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от Церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею». Толстой, как известно, не покаялся.

Голгофа

Чрезвычайно интересна последующая эволюция Толстого, причины и следствия духовного кризиса, вызвавшего уход писателя из Ясной Поляны, предсмертное посещение Оптиной пустыни и Шамординского монастыря.

По сей день исследователи спорят: какова же была основная причина столь неординарного поступка? Одни склонны видеть в уходе Толстого жест примирения с церковью, полный пересмотр прежних взглядов писателя или новый виток их бесконечной эволюции. Другие указывают на чисто бытовые, семейные неурядицы, сделавшие невозможным это примирение и спокойную смерть от старости в окружении родных и близких.

Если возвратиться к уже упомянутому нами исследованию В.А.Жданова, то он словно намеренно самоустраняется от описаний событий 1910 года в Ясной Поляне. В его книге, основанной исключительно на документах и материалах семьи Толстых, нет однозначного ответа, что стало «последней каплей» и послужило толчком к принятию решения. Но Ждановым достаточно подробно представлены все события последнего десятилетия жизни Л.Н.Толстого в Ясной Поляне. И эти события со всей уверенностью можно назвать «крестным путём» писателя и мыслителя на его личную Голгофу.

«Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает
кого-нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтра-
кать.»

Н.Доброхотова, В.Пятницкий. Веселые ребята.

Как уже было сказано, семья Л.Н. Толстого не принимала его взглядов. Из всех детей только Марья Львовна отчасти разделяла их, но и она, выйдя замуж, забрала часть состояния, от которого отказалась при семейном разделе. После добровольного отказа Л.Н. Толстого от всех прав на имущество и авторских прав на свои произведения, дела в Ясной Поляне перешли в руки Софьи Андреевны. В 1895 году скончался младший сын Толстых Ванечка, здоровье супруги стремительно ухудшалось. Сыновья пытались помогать матери в делах по имению, что вызывало постоянное раздражение и даже гнев Льва Николаевича. Наверное, детям хотелось бы относиться к поведению отца как к чудачеству, но его открыто враждебное отношение не могло не задевать их и не ранить.

«Никогда не забывала я, - писала Софья Андреевна Толстая, - как раз старший сын, Серёжа, с которым Лев Николаевич много занимался в детстве, окончив университет, желая работать, т. е. служить где-нибудь, и не желая огорчить отца занятиями, противными его убеждениям, спросил Льва Николаевича, дрожащим от волнения голосом, куда советует отец ему поступить и какое взять дело?

Лев Николаевич нахмурился и недобрым, поспешным голосом ответил ему: «Да возьми первое попавшееся тебе под руку дело и работай».

- Да что же, например? - спросил Сережа, кандидат естественных наук, говорящий на иностранных языках, игравший прекрасно на фортепьяно, близорукий, умный и скромный.

- Возьми метлу и мети улицы, - ответил отец».

Пропасть между отцом и детьми стала непреодолимой уже в начале 1890-х годов, а в 1905-1906 годах общественные волнения вносят ещё больше драматизма в яснополянскую жизнь. Некоторые из сыновей, реакционно настроенные, не стесняются открыто высказывать свои взгляды в присутствии отца, глубоко оскорбляя его. Они вместе с матерью принимают меры к охране усадьбы, ставя Льва Николаевича в невыносимо тяжелое положение. Софья Андреевна затевает тяжбы с местными крестьянами из-за кражи господского леса и другого имущества. Крестьяне, которых никто не поставил в известность, что лично графу Толстому тот лес давно не принадлежит, переносят своё недовольство «барыней» и на её мужа. Помимо идейных разногласий с детьми, в жизнь престарелого писателя вновь вторгаются дрязги с женой, новые душевные страдания. В 1906 году умирает Мария Львовна – любимая дочь Толстого, единственный человек в семье, который был близок ему по духу. Пребывание в Ясной Поляне становится для Толстого все мучительнее и бессмысленнее. По свидетельствам людей, близко знавших Толстых в этот период (А. Б. Гольденвейзера, Д. П. Маковицкого) Лев Николаевич всерьёз собирался уйти из семьи уже летом 1906 года. Только уход, по его мнению, мог бы дать ему спокойствие и духовную свободу.

Однако, как пишет В.А. Жданов, «он отказывается от душевного комфорта, не желая обрывать нитей любви, надеясь получить радость более глубокую и совершенную. Но с каждым днем это становится сомнительнее. Его влияние ни на чем не отразилось, ничего не изменило. Наоборот, жизнь семьи, взгляды ее сделались еще обнаженнее. Временами у Льва Николаевича не хватает сил, и он признается себе: «Ночь спал тяжело. Еще вчера было так тоскливо просыпаться и начинать день, что я записал где-то: «неужели опять жить?» (Дневник. 16 ноября 1909 г).

Особым обстоятельством, осложнившим жизнь яснополянского дома в 1910 году, была борьба по поводу составления Толстым официального завещания. Владимир Григорьевич Чертков – один их преданнейших «толстовцев» и почитателей творчества Льва Николаевича – полагал, что С. А. Толстая и младшие сыновья, заинтересованные в получении доходов с изданий, будут препятствовать выполнению воли писателя о передаче литературного наследия во всеобщее пользование. Он убедил Толстого придать завещанию юридический характер и фактически передать все права редактирования и издания литературного наследия в свои руки. Формально наследницей отца назначалась младшая дочь Александра, но все его рукописи передавались В. Г. Черткову. Софья Андреевна, ещё ничего не зная о завещании, под угрозой самоубийства, заставляет мужа вернуть отданные Черткову дневники и рукописи последних лет. Толстой помещает их на хранение в Тульский банк и отказывается от встреч с Владимиром Григорьевичем.

Противники Софьи Андреевны (Чертков, его жена Анна Константиновна, А. Б. Гольденвейзер, доктор Д. П. Маковицкий) настаивают на изменении этого решения. Фактически яснополянский конфликт вышел за рамки семейного, став предметом обсуждений, дневниковых записей, переписки многих людей. Эти события зафиксированы в письмах и мемуарных свидетельствах современников. Дневники и записки писали Лев Николаевич, Софья Андреевна, Александра Львовна, В. Г. Чертков, А. Б. Гольденвейзер, Д. П. Маковицкий, В. Ф. Булгаков и другие. Этой теме посвящены главы в «Биографии Л. Н. Толстого» П. И. Бирюкова, «Очерках былого» С. Л. Толстого, в воспоминаниях И. Л. Толстого, а также многие страницы воспоминаний посетителей Ясной Поляны 1910 года. Мы не будем останавливаться на всех подробностях. Достаточно сказать, что Л.Н. Толстого в этот период буквально рвали на части. Он вынужден был защищать жену от своих друзей, друзей – от нападок жены, скрывать от Софьи Андреевны подробности составленного завещания.

В середине октября 1910 года супруга нашла дневник Толстого и прочитала запись по поводу завещания. Она настояла на разрыве с Чертковым, пыталась контролировать каждый шаг мужа, рылась в его вещах, просматривала переписку и дневники. В ночь на 28 октября, услышав шум в кабинете и полагая, что Софья Андреевна вновь что-то ищет у него на столе, Толстой принимает решение уехать и покидает Ясную Поляну в сопровождении доктора Д. П. Маковицкого.

Куда именно собирался бежать великий классик – неизвестно. Вряд ли какой-либо из православных монастырей согласился дать ему приют. Толстой посещает Оптину пустынь и Шамординский монастырь, где встречается со своей сестрой Марией Николаевной. В Шамордино к нему присоединяется дочь Александра с подругой. Таким образом, вокруг беглеца складывается «свита», которая придаёт акту протеста характер семейного путешествия. Определённой цели у этого путешествия не было. По словам Александры Львовны, они собирались проследовать в Новочеркасск, получить заграничные паспорта и ехать в Болгарию. Если бы этот вариант не удался, Толстого бы отправили лечиться на Кавказ.

Однако в пути Лев Николаевич заболел, и драма завершилась на маленькой железнодорожной станции Астапово. Рядом были друзья и дети: Александра, Татьяна и Сергей. По совету докторов, родные приняли решение не допускать свидания Софьи Андреевны с Толстым до тех пор, пока он сам её не позовет. Но Толстой полагал, что она всё еще в Ясной Поляне, и Софья Андреевна простилась с мужем, когда он был уже без сознания.

«Драма становится только тогда подлинной драмой, когда у нее нет виновных, но обстоятельства заводят в тупик. Наша семья очутилась действительно в трагическом положении, из которого не было выхода», - писала старшая дочь Толстого Татьяна Львовна.

В. А. Жданов в воспоминаниях о Татьяне Львовне приводит такое суждение: «Как-то коснулись астаповской драмы. В семье писателя она отражалась особенным образом. Весь мир взбудоражен, следят за каждым вздохом больного, за всяким движением родных. И вот представить только: болезнь кончилась. Толстому разрешено выйти из дома! Куда направиться? Под руку с Софьей Андреевной двинуться к поезду, а им будут сопутствовать киносъемщики, армия фотографов и репортеров со всего света? И так до самой Ясной Поляны? А как жить дальше в Ясной Поляне после всего происшедшего? Наконец самое невероятное: Лев Николаевич продолжает бегство. Что же, распростившись с Софьей Андреевной на астаповском вокзале, он уезжает куда-то на юг, а семья возвращается в Ясную!?» Нет, выхода, действительно, не было.

Можно по-разному относиться к творчеству и философии Л.Н. Толстого, по-разному оценивать его попытку донести до современников своё понимание и видение путей духовного развития человеческой личности, общества, государства. Русская либеральная интеллигенция, оказавшись после событий 1917-20 годов на чужбине, во многом отказалась от идеализации взглядов Л.Н. Толстого. «Пророчества» яснополянского старца, которые совсем недавно казались откровением, указанием истинного пути, уступили место запоздавшему патриотизму и попыткам обоснования эмигрантскими философами новой национальной идеи. В Советской России на Л.Н. Толстого бездумно навесили ярлык «зеркала», так и не потрудившись понять, чего же именно добивался этот человек, всё выше и выше поднимая планку своей моральной и духовной ответственности перед обществом, близкими, перед самим собой.

Может быть, прав Вышеславцев: хватит «венчать лаврами» и «побивать камнями» созданный современниками и потомками идол Л.Н.Толстого? Пора принять его таким, каким он был на самом деле, попытаться понять и простить…

Елена Широкова

Использованы материалы:

Жданов В.А. Любовь в жизни Льва Толстого. – М.:Планета, 1993

Foxdesign.ru

«Лжеучения нашего времени»

Литератор Военный Писатель 

Биографический указатель


Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова
2006-2019

полная версия сайта